(продолжение, начало — «Они встретились, спустя 70 лет», «Улица моего детства»)

 Людмила Павловна Белоножкина  продолжает свои воспоминания:

 В эвакуации

«Итак, привезли нас в Оренбургскую область, Чкаловская она раньше называлась, Буранный район, село Покровка.  Со станции везли нас на каких-то верблюдах, быках. Там уже был снег, было холодно.

Поселили нас  в барак на окраине села, под окнами по ночам выли степные волки. Барак был большой, его надо было отапливать чем то, а дров нет, леса нет, степи только.  Мы заготавливали траву, которая называлась Чагра, высокая такая метра по два, по три, и такие у неё были стволы толстые. Летом трава высыхала, её просто ломали и использовали, как топливо. Ещё  покупали кизяк, это спрессованный навоз с соломой из скотных дворов, там, в основном, держали овец. Недружелюбно встретило нас местное население.
Маму устроили на работу возницей. Она, бедная,  со страхом подходила  к верблюдам, надо было давать им команды на их местном жаргоне, да  и запрягать их, тоже  надо было уметь.   Верблюд такой упрямый: если он лёг, то он лёг и не встанет ни за что, хоть ты убей, а   бывали такие случаи, что он оплюет с ног до головы или лягнет.

Местные мужчины, которые работали, были одеты в валенки и длинные тулупы, а нашим женщинам — возницам были выданы короткие  телогрейки и  галоши. А морозы зимой были по 40 — 45 градусов, иногда и ниже, часто были сильные метели. Женщины сами грузили и выгружали повозки, которые надо было отвозить на железную дорогу, там этот груз отправляли на фронт. Всю  дорогу возницы,  утопая в снегу, шли пешком, чтобы не замёрзнуть. Идёт обоз, а по обе стороны дороги волки степные воют и  надо было бить по железу, надо было  факелы жечь, кричать, чтобы стаи волков не напали. Поездки были дальние, по несколько дней я маму не видела.

Только благодаря верблюжьей шерсти, мы  смогли перенести сильные морозы. Тётя моя вязала нам  из шерсти  свитера, шапки, носки, для нас это было спасением.

Мама за работу получала  трудодни (палочки), ну трудодни палочками назывались, а на них выдавали зерно. С местными мама  договаривалась, чтобы смолоть зерно, а так как денег не было, приходилось расплачиваться  частью  зерна. Из муки пекли хлеб и лепёшки, а из зерна варили каши.

Местные женщины, в основном, были домохозяйками, занимались только домашней работой.

Эвакуированных не любили

Невыносимая жара стояла летом, на солнце всё сгорало, а по степи от ветра катались колючие шары ( перекати –поле), которые ели верблюды.

За нашим бараком была степь и я с ребятами сусликов ловила. Сколько же их там было, вся степь была испещрена норками сусликов. Норы, кругом  были норы.  Мы  брали воду, лили в норку, подставляли мешок и суслик выскакивал прямо в мешок. И мы с добычей приходили домой, радовались, варили их. Вот сейчас спросить у меня, какого вкуса это мясо, я, конечно, не помню, но какое-то нежное, мягкое мясо, его не надо было жевать долго. Так что, вот,  мы питались такими деликатесами, как суслики. Далеко от дома мы боялись уходить, так как в степи водились ядовитые змеи  и крупные пауки, тоже ядовитые.

В селе Покровка очень было много киргизов и татар. Они не любили эвакуированных, постоянно дразнили нас.

Помню, как  посреди улицы разводили они костёр и в большом котле готовили бельвармак. Режут барана,  снимают шкуру и сразу в котёл. Вокруг них собиралась детвора и голодные  собаки, которые  ждали, когда кость им кинут. А мы ждали,  может быть кому — то  посчастливится,  и нам дадут кусочек мяса, ну кому-то и  везло,  давали.

В Покровку был эвакуирован детский дом. Моя тётя работала прачкой в детском доме и когда она услышала, что при нём открывают школу, меня отправили в 1-ый класс.

Детдомовские дети были  очень истощенные, все время попрошайничали, ходили по помойкам, видно их плохо кормили.  Одеты  они были очень плохо, в такие лёгкие одежды, в какие-то ботиночки, а такие страшные морозы были.

Там я закончила вместе с детдомовцами три класса. Как нас учили, не знаю: ни учебников, ни тетрадок, ни карандашей, ничего не было. С тех пор я запомнила слово  «арихметика».  Не арифметика, а «арихметика»  и всем говорила: «я по арихметике получила отлично», но все понимали. И так это у меня отложилось в голове, что долго не выбить было».

Новгород был полностью разрушен

Новгород от немецко-фашистских захватчиков освободили 20 января 1944года. Оккупация длилась 883 дня, за это время город был разрушен полностью. Людмила Павловна, вспоминает:

«Как только моя тётушка узнала, что 20 января освободили Новгород, мы сразу засобирались домой. Мне дали справку, что я закончила третий класс, хотя был апрель, и мы поехали.

Приехали мы в Новгород и что же мы увидели: какой-то сарайчик, вместо вокзала.  Встретил нас  мужчина — комендант города: «Все приезжие, все ко мне!  Вот вам ориентир — видите вон ту трубу…».  Город весь просматривался, кругом  одни развалины и трубы, уцелевшие от печек. Раньше же было печное только отопления, какие-то рухнули, какие-то торчали.

«Вы новгородцы ?» – спрашивает он нас — «значит, где Кремль знаете, где библиотека, музей, вот туда в подвальчик, вы там будете жить…». И мы там прожили в подвале, в Кремле, где библиотека,  прямо на голом полу, на земле три месяца.

Трудное время

Мама устроилась на работу в Гортоп. В 1944 году это была единственная  организация, которая функционировала в  городе, находилась она на улице Суворовской. В город прибывал  народ,  город надо отапливать, надо было заготавливать дрова. И снова непосильный труд  для наших матерей, их отправляли в лес  на заготовку дров. Все работы выполнялись вручную, ручными пилами, топорами : они валили лес, обрубали  сучья, распиливали брёвна  на более мелкие части, чтобы можно было дотащить до железной дороги, а там  сами же грузили на платформы.

В городе много было детей и осенью  44-ого открыли школу на улице Посольской. И я пошла в четвёртый класс. Хорошо помню свой школьный костюм, который мне сшили из солдатского одеяла моего двоюродного брата Шарова А.М. .

Школьникам давали дополнительный паёк, за которым мы ходили после уроков на Суворовскую улицу, там был пункт раздачи. Ходили мы со своей «посудой»( консервными банками). А что нам  давали? На первое был мутный суп с капустной хряпой и с сушеными рыбьими головами, а  на второе  каша – размазня из ржаной муки. Мы всё съедали, так как постоянно хотелось есть, и нам это казалось вкусно.

Хорошо помню, как пленные немцы строили  сначала понтонный мост через Волхов, а потом деревянный. На работу их каждый день  водили строем, в сопровождении охраны с собаками.

Через три месяца нас переселили из подвала Кремля на Вечевую площадь. Там стояло до войны здание Горсовета,  длинное здание,  перпендикулярно Волхову, почти от самого берега, где заканчивается аркада, до «железных рядов», недалеко от Никольского собора. В центре был третий этаж, но он без помещений был, просто для красоты.  Нас и поселили в эту развалину. Это была, просто, коробка без крыши, без пола, потому что всё деревянное сгорело, и перекрытия деревянные сгорели. Эта коробка была вся в трещинах и в ветряную погоду кирпичи падали, глыбы отваливались.

Вот так  и жили, в одном помещении 28 человек. Это были матери с детьми, каждая семья на своем топчане или на своей кровати, найденной  на пепелищах. А на пепелище можно было войти только тогда, когда было написано  —  «мин нет». Многие  любопытные ребятишки подрывались, особенно мальчишки. То железку им какую-то надо, то посуду какую-то надо…

Окна в нашем доме были заложены кирпичами, свет проникал через небольшое отверстие в стене, в которое был вставлен осколок стекла. Стол, за которым мы делали уроки, был из куска фанеры приделанным к  «окну». Лампой  нам служил фитиль, опущенный в банку с керосином, и пока мы делали уроки,  под носом оседала сажа. А нам было смешно, мы даже усы себе рисовали сажей.

Мы — дети быстро взрослели

Зимой 44-ого и 45-ого стояли сильные  морозы, через Волхов  ходили спокойно пешком и на санях.  В нашем помещении, где мы жили, стояла  печка – буржуйка, которую приходилось топить днём и ночью. Стены промерзали, не было ни пола, ни крыши. Вот в таких суровых антисанитарных условиях жили. Мыться мы ходили в баню, которая на берегу Волхова,  там  были организованы банные дни. Стирали и

мылись щёлоком из древесной золы.

По карточкам давали нам паёк, мы с мамой на двоих получали в день  350 – 400 граммов хлеба, а он был тяжёлый и тёмного цвета. Мама его почти не ела, всё мне оставляла, а я, сама того не замечая, как по крошке, отщипывая от куска, съедала его весь. Очень любили мы подсолнуховый жмых, он был для нас лакомством, его ещё не всегда можно было и купить то, в магазине его сразу разбирали. По карточкам нам давали конфеты- подушечки, их можно было обменять на хлеб, за 10 подушечек давали 1/20 буханки хлеба.

Очень дорогое было молоко, как сейчас помню, 80 рублей за литр, а у мамы зарплата была около двухсот рублей. Однажды зимой мама дала мне 40 рублей, чтобы я купила пол-литра молока. Я прибежала на рынок, а молока уже нет и женщина, которая торговала молоком, меня «пожалела». Она наскоблила молочного снега мне в банку и сказала, что молока здесь будет ещё больше, и взяла у меня деньги. Молочный снег дома растаял, его оказалось меньше стакана. Мне так было обидно, что меня обманули, несколько дней я плакала.

Летом было легче прожить, мы много ели травы: крапиву, лебеду, полевой лук, чеснок, собирали грибы и ягоды. Только вот в лес  ходить было страшно и опасно, многие подрывались на минах. В ближайшие деревни ходили на перекопку  картофельных полей, ловили рыбу. А сколько радости было, когда шёл снеток, мы его черпали прямо у берега.

Получали мы иногда и американские подарки, это были консервы, какие то тряпки, детские распашонки и игрушки. Кому что доставалось.

Трудное было время, мы-дети быстро взрослели, помогая во всём взрослым:  мы помогали разбирать руины, после их разминирования сапёрами, убирали город от мусора, приводили в порядок Кремлёвский парк.

Вернулся с фронта отец

Отец вернулся с фронта инвалидом в конце 1945 года, после войны с Японией. Он имел несколько ранений, был несколько раз контужен, он прошёл всю войну с пехотой до Берлина. На фронте он заведовал полевой кухней, был незаменимым человеком. С приходом отца, нам выделили отдельную «комнату» в этом же помещении, где мы жили,  и тоже без пола и крыши.

В 1948 году я закончила 7-ой класс и  поехала учиться  в Боровичи.  Проучилась я там один семестр, вижу, что мне родители помогать не могут ни копейки, стипендии никакой, а  зарабатывать я не могла.  Жила я в общежитии, где надо было самим дрова колоть, надо было воду таскать, надо было уборку делать в общежитии. Я не вынесла такого и вернулась домой.

Отец пришёл с фронта контуженный, его нигде не брали на работу, он ничего не мог делать, работала одна мама. Она так и продолжала работать в Гортопе на сплаве и на заготовке леса. Работали там, в основном, женщины, пока мужчины не пришли с фронта. Да  кто и возвращался с фронта, большинство из них были инвалидами, все искалеченные.

На улице Суворовской была пилорама, там работали пленные немцы.  А наши  женщины вытаскивали брёвна  с плотов, они же сами и сопровождали эти плоты. Как они это все умели, я просто удивляюсь. Рулили как-то, чтобы плот пришел именно на это место, к этому берегу. Потом баграми, по горло в воде, эти бревна вытаскивали на берег. Представляете, какие жуткие условия, что перенесли наши матери, это же вообще не передать. А я бегала по берегу и плакала…

Я пошла работать

Я приехала из Боровичей и пошла учиться в вечернюю школу, устроилась работать тоже в Гортоп. Меня взяли на работу  счетоводом, я помогала бухгалтеру. Бухгалтером работала старушка, которая  меня научила считать на счетах, это был единственный счетный агрегат. В Гортопе была старая обгоревшая печатная машинка, я  на ней двумя пальцами научилась печатать. Это мне в жизни очень пригодилось, когда я работала на заводе.

В 1951 году мы переехали жить на Чудовскую улицу в барак, там нам дали комнату. Я закончила вечернюю школу и, как только появилась возможность устроиться работать на завод, уволилась из Гортопа. Работа счетовода мне не нравилась: эти цифры, цифры, постоянно надо было искать копейки… На заводе «Волна» я проработала 36 лет. Без перерыва от производства закончила Ленинградский радиотехнический техникум, работала конструктором на разработках и на серийном производстве… Мама тоже потом ушла работать на «Волну».

С большой теплотой и благодарностью я вспоминаю те годы, когда работала на заводе. Здесь я встретила мужа, от завода нам дали комнату, а после рождения второй дочери,  получили квартиру – хрущёвку, как мы были счастливы…

Давно уже нет родителей и мужа, дочери выросли. Оглядываясь назад, вспоминая то  тяжёлое военное и послевоенное время удивляешься, как мы смогли это всё пережить. Не дай бог кому-нибудь из Вас или ваших детей испытать то, что  испытали мы – дети войны».

В этом году Людмила Павловна  Белоножкина  отметила свой юбилей. Несмотря на  свой возраст, Людмила  Павловна ведёт активный образ жизни: любит путешествовать, очень любит музыку, особенно старинные романсы, умеет вязать,  самостоятельно освоила компьютер.

Крепкого здоровья, Вам, Людмила Павловна, и долгих лет жизни!!!

Анастасия Галкина, Валерия Буренина, Валентина Тимофеева