Своими воспоминаниями о войне со студентками Политехнического института поделилась Тамара Петровна Масленникова:
В следующем году мне будет 80 лет. Я родилась 13 апреля 1939 года в деревне Большое Водское. Она находится в 18 км от Новгорода. Сейчас это Чечулино. Эти две деревни объединили.
И пришла война…
Я родилась за два года до войны. По идее война уже шла в Польше, и до этого она уже была в Финляндии. Мой папа, Петр Васильевич Логинов, 1900 года рождения, участвовал в Финской войне. Он воевал, потом вернулся домой, успел меня окрестить и началась Великая Отечественная война.
Все мужчины ушли на фронт. Отцу было 40 лет, его не призывали, а он всё равно ушел. Папа опять ушел на фронт и больше не вернулся. Он был кавалеристом. Он тоже родился в Водском. До войны папа занимался разведением лошадей, работал на конеферме. Когда началась война, на этой ферме насчитывалось 200 лошадей. Но куда делось это стадо потом — неизвестно.
Часть жителей деревни эвакуировалось, ушло. В деревне остались только женщины, дети и старички. Распоряжений мы никаких не получали, только одно: лошадей не брать.
Все, кто остались в деревне, решили уйти с детьми в лес. Жили в землянках, в окопчиках, готовили себе на кострах еду. В деревню бегали разведчики, вскоре мы узнали, что деревню заняли немцы.
Деревню захватили немцы
Наша деревня была очень быстро захвачена немцами, также как и все близстоящие деревни. Немцы во всю хозяйничали по домам.
Женщины забрали с собой в лес только коровушек, так как детей надо было чем- то кормить. А всё остальное имущество осталось в домах. И всё оно досталось фашистам.
У мамы, Марьи Васильевны Сивенковой, было трое детей. У меня было две старших сестры: Раиса- 1930 года рождения и вторая – Лидия, 1933 года рождения.
Дедушка наш скончался, а бабушке с моей двоюродной сестрёнкой удалось эвакуироваться, их отправили через Волхов в русский тыл.
Нам не приходило никаких вестей, никто не приходил на помощь. Перед тем, как папа ушел, он сказал: «я только до осени и вернусь». Он думал, что будет как в Финляндии, и война кончится быстро. Но он всё не возвращался …
Когда началась осень, и уже были первые заморозки, женщины решили вернуться в свои дома, которые были заняты немцами. Вернулись и мы. В нашем доме жил немецкий офицер. Мы стали жить в подвале и за русской печкой, в чуланчике.
Вот идет дорога по деревне, вдоль которой стоят дома, потом промежуток с полями до Волхова. И эта вся территория до Волхова была занята немцами, а на другом берегу Волхова уже были наши части, но очень немногочисленные. Но немцы туда не совались. У наших были катюши, и одну они возили вдоль берега, постреляют в одном месте, быстренько уедут, пока их не заметили, дальше проедут, там постреляют… Поэтому немцы боялись переходить Волхов. К тому же мосты все были взорваны, а плавсредств не было. Да и все устремления очевидно у немцев были на Ленинград.
Латвия
Пожили мы под бомбежками, в подвалах, в окопах. К 1943 году немцы уже стали нести большие потери, им стало не хватать рабочих рук. В один прекрасный день нас всех поголовно отправили в Прибалтику. Мама взяла с собой корову, так как трое детей и надо всех чем- то кормить.
Мы прибыли в Латвию. Это я хорошо помню. Наша деревня Большое Водское была как на ладони, вытянутая, много домов, дорога, лужайки….а там -дремучий лес, повсюду огромные деревья…
Наш деревенский дом был такой веселый, светлый, из новых бревен, солнечный, а там… повсюду темнота, неуютно и страшно…
Я была самой маленькой, все остальные были много старше меня: сестры мои, старик со старухой, которые жили там, их сын и батраки. Батраки в основном были латышские девушки и парни. У хозяина было много земли, леса и пастбищ.
Наша мама стала батрачкой. Жили мы в каких-то небольших сараюшках. Питались от своей коровы и тем, что мама могла заработать. Так мы прожили примерно год. Я часто бегала в соседнюю деревню. Правда у них это называлось не деревня, как-то по-другому, они жили отдельно одно поместье от другого.
Я познакомилась с латышскими детьми. Они меня быстро научили разговаривать по-латышски. Я часто бегала к ним через лес, вприпрыжку, с ними общалась, играла. Сандалики мне было жалко пачкать, и я несла их на плече, а сама шла босиком. Хотела показать, что у меня есть кожаные сандалики, и я не хуже их. Они то были богатенькие.
Мы попали в концлагерь
Ну и в конце концов нашему хозяину не понравилось, что в нашей семье одна работница и трое нахлебников. Он сходил в немецкую комендатуру, нажаловался и нас отправили дальше, в Германию.
Мы попали в настоящий концлагерь. Сначала мы прошли пропускник, который представлял собой своеобразную мойку. Там нас намыли, всю одежду забрали. Дальше людей построили тремя колоннами. Одна шла в одни ворота, вторая и третья в другие. Мы стояли в правой колонне, но меня почему то заинтересовала левая колонна: там стояли пожилые женщины, женщины и дети с какими-то отклонениями. Мне стало интересно посмотреть на них и я остановилась. Наши схватились, а меня нет. Старшая сестра быстро побежала вдоль колонн искать меня, увидела, а я стою буквально перед воротами… Она меня схватила и говорит: « Куда ты идешь? Туда нельзя!» Оттащила меня, а я ещё и не хотела уходить, интересно мне было, что там. Она сказала строго, что туда нельзя и увела. Оказывается, их вели в газовую камеру, это я узнала уже взрослой. А нашу правую колонну отправили опять батрачить.
Мы колесили по всей Германии
Привезли нас к помещице, фрау. Это был уже 1944 год. Хозяина в поместье не было, она была одна. Там были в батраках польская семья, несколько немецких и две русских.
Когда начали летать самолеты с красными звездами, мы уже понимали, что это приближался фронт. Сестры выскакивали и кричали: « Ударьте, ударьте! Разбомбите, даже на нас…Разбомбите их…»
В некоторых городах и селениях, когда приблизился фронт, люди прятались, а немцы искали их, вылавливали и увозили всех русских батраков с собой на повозках в неизвестном направлении. Одна моя знакомая рассказала, что они спрятались в лесу, их не нашли, и они встретились с русскими.
У нас в поместье появился сам хозяин, его приказчик и они вместе с фрау и какими-то немцами погрузили нас и увезли. Мы колесили по всей Германии. Уже была весна, мы уперлись в Балтийское море, но весна ранняя, еще был лед. Хозяин нас покинул, оставил на приказчика, и мы пошли по льду моря. Мы решили, что нас ведут топить. Все были в панике, плакали.
Я тогда на протяжении всей зимы, всю поездку очень сильно болела. Холод, голод, без пристанища… Еще до поездки, ко мне пришли две медсестры. Они регулярно делали медосмотры, наблюдали за тем, чтобы не было больных, которые могут передать эпидемию. Таких уносили и увозили. Моя сестра, пока мы жили в батраках, хорошо научилась говорить по-немецки. Она привела медсестер, они осмотрели меня и сказали, что меня надо госпитализировать. Главный врач спросил, кто мы по национальности. Мама ответила, что мы русские, на что мы получили ответ, что они русским не помогают. К счастью, сестра сумела выпросить какие-то лекарства, порошки. Лекарства немного помогли, и я смогла продержаться на время поездки.
На острове Фемарн
Итак, мы по льду пришли на остров, мы опять оказались в концлагере. Это был небольшой островок Фемарн в Балтийском море. Раньше он принадлежал Дании, потом немцы его захватили. Там находился концлагерь военнопленных. Правда, когда мы пришли, их там уже не было, и эти полки заняли мы, беженцы, нас было много.
Я на тот момент уже почти умирала. Оказалось, что обслуживание этого лагеря осуществляли наши русские мальчишки, которые были угнаны из России. Они ухаживали за коровушками и снабжали лагерь молоком и продуктами. И они стали приносить мне понемножку молока. А так ведь нас не кормили, питались чем придется. Раз в день нам давали похлебку-воду, в которой плавает несколько кусочков брюквы и какая то трава, кусочек хлеба, толщиной с бумажный листочек и кусочек маргарина раза в 2 потолще. И вот молоко, которое мне приносили ребята, меня спасло. Двое из тех ребят оказались нашими земляками из поселка Волховский.
Нас освободили английские войска
В лагерь мы попали весной, а в мае уже закончилась война и примерно в сентябре к нам пришло известие, что закончилась война и мы свободны. Нам предоставили на выбор любую страну: Франция, США, Германия, Россия… Мама и слушать ничего не хотела: «Конечно Россия! У меня там муж, дом, хозяйство… Мы русские, мы в Россию».
Нас освободили английские войска. Они выдали нам американские посылки, такие довольно большие посылочные ящики. В них были сухофрукты, галеты, сахар, мука и много всего… В течение месяца нас подкармливали, показывали фильмы. Ну и выправили наконец-то нам наши документы. Из документов были только свидетельства о рождении — такой большой лист, и на обратной стороне во весь лист стоял фашистский крест, но мы его, конечно, потом заклеили.
Примерно через месяц нас погрузили, перевезли через пролив. Правда, из-за болезни я плохо это помню, но зато хорошо помню, как мы ехали на открытых машинах, а над нами свешивались яблони. Немцы обсаживали свои дороги плодовыми деревьями. Весной они так красиво цвели! Яблоки не собирали, они так и падали прямо на дорогу. И вот мы едем, узенькая дорога, и яблони свешиваются прямо на нас».
(продолжение следует)
Валерия Кирышева, Юлия Ибрагимова, Валентина Тимофеева
