Людмила Ивановна Лучина родилась 6 марта 1940 года в деревне Щелейки Подпорожского района Ленинградской области. Своими воспоминаниями о войне и послевоенном времени она поделилась со студенткой Политехнического института:

Отец ушёл на фронт

«Мать и отец до войны работали в пекарне в деревне Вознесенье, в 16 километрах от дома. Там они познакомились и поженились. От родителей отца в деревне остался просторный дом в 3 окна, выходивших на дорогу. Там и поселилась молодая семья.

В начале войны отца Людмилы, Ивана Николаевича, взяли на военные сборы, а затем сразу отправили на фронт. Вскоре от него пришло письмо. Сообщал, что везут новобранцев в воинском эшелоне в сторону Ленинграда, где идут ожесточённые бои. Наказывал жене:

«Дуся, береги деточек!»,

а их к тому времени в семье оставалось двое: Люда и её старшая сестра. Ещё двое перед самой войной заболели и умерли, так как лечить их было негде и нечем. Больше писем от отца не было».

Оккупация

Почти всех местных мужчин отправили на фронт. В деревне остались только старики, женщины и дети, а в сентябре туда нагрянули финны. С их приходом начались все беды. Оккупанты стали насильно вывозить людей на грузовиках в Петрозаводск, уже оставленный нашими войсками. С собой не разрешали брать ни одежды, ни продуктов. А ведь почти у всех были скот, земельные участки, с которых только недавно убрали картошку и овощи. Позже выяснилось, что всё это финны забрали и увезли для своих солдат.

В концентрационном лагере

Маленькая, полуторагодовалая Люда вместе с мамой, бабушкой и сестричкой оказалась в Петрозаводском концентрационном лагере № 6.

Лагерь представлял собой несколько одно- и двухэтажных бараков, обнесённых рядами колючей проволоки и окружённых тюремными вышками с вооружённой охраной. В комнаты заселяли по 10-12 человек. Вместо кроватей стояли деревянные топчаны. Было сыро и холодно.

Людмила Ивановна вспоминает:

«Почти 3 года мы жили в плену у палачей и садистов, которые морили нас голодом, за малейшую „провинность” избивали дубинками, топтали тяжёлыми солдатскими сапогами, травили собаками. Финские солдаты убивали детей, которые тайком убегали в город, чтобы у подворотен финских кухонь и казарм выпросить немного каши и сухарей».

В одном только Петрозаводске финны соорудили 6 лагерей, где в грязных, холодных бараках ютились 30000 человек. А ещё по всей Карелии были созданы лагеря специального назначения, по своим условиям не уступавшие средневековым тюрьмам. На территории Карелии было 14 концентрационных лагерей, а также много лагерей для советских военнопленных».

Освобождение

27 июня 1944 года под натиском советских войск оккупанты начали покидать Петрозаводск. В бешеной злобе сжигали всё на своём пути, взрывали мосты, лесопильные заводы, фабрики, поджигали электростанции. Взорвали большое количество городских зданий, оставляя за собой сплошные пожарища. 29 июня в пылающий город ворвались краснофлотцы и освободили заключённых из лагерей и тюрем.

Из рассказа Людмилы Ивановны:

«Но домой в родную деревню нас начали вывозить не сразу. Город и дороги были заминированы, надо было очищать их от мин. Да и машин не хватало, чтобы вывезти всех одновременно, хотя в лагерях выжила только половина людей, привезённых в Петрозаводск в 41-ом году. Многие умерли от голода, холода, изнурительного труда. Умерла в лагере и наша бабушка Прасковья Дмитриевна, ещё не старая женщина.

Возвращение домой

Привезли нас домой в августе 1944 г. На месте нашего дома мы увидели пепелище и бурьян. Деревню было не узнать, везде пусто: огороды, канавы – всё буйно заросло сорняками. Почти 3 года здесь хозяйничали финны. От односельчан мы узнали, что финны сожгли наш дом и ещё один через дорогу не умышленно. Они там пьянствовали, и дома загорелись от бензиновых ламп.

Приехали мы, а жить-то где? Пришлось скитаться по чужим углам. Те, что вернулись в свои дома, всё самое необходимое нашли на месте: хозяйственную утварь, кое-какую одежду, обувь. А у нас ничего не осталось!

Приехали в августе, огород сажать поздно, картошки нет. Единственное, что могли – это собирать в лесу грибы да ягоды. Но у нас не было соли, чтобы засолить грибы. В лес, на огороды и вообще по деревне было страшно ходить – всё было заминировано оккупантами. Зимой 44-го и весной 45-го годов мы так же голодали, как и в лагере, но только на свободе.

В деревне после войны

Мужчин в деревне не было – ещё продолжалась война. Большинство фронтовиков и после войны не вернулись домой: погибли в боях или пропали без вести. С фронта пришли только двое: Комаров Иван Васильевич и Савинков Андрей Михайлович. Были они изранены и прожили недолго, умерли от ран и контузий. А мы с июня 1941 года больше не видели своего отца.

Тяжело нам пришлось без него, отняла война кормильца. Со временем из райвоенкомата сообщили, что наш папа, Тетерин Иван Николаевич, пропал без вести в 1942 г. под Ленинградом, где шли в то время тяжёлые бои.

Летом 1946 или 1947гг. приехало много военных: солдат и офицеров. Они начали разминировать местность: деревни Щелейки, Подъелье, дороги до Вознесенья и Гимреки.

Офицеры и другое начальство жили по домам, а солдаты – в палатках. Я хорошо помню, как мы ходили к солдатской кухне, расположенной у церкви, и солдаты нас кормили кашей. В 1945-46 годах мы жили временно в 2-этажном доме на 1-ом этаже. На 2-ом этаже позже были размещены школа и библиотека.

Как пытались вернуть корову

Нашу корову во время войны увели в другую деревню. Мама со своей подругой, Надеждой Никитичной Климкиной – Беляевой, ходила в Рыберку за 25 км, чтобы отсудить нашу корову. Но из этого ничего не вышло. Тогда они решили: если не отдают, то возьмём сами. Однажды они уже было вывели корову из двора и пошли в сторону нашего дома. Но был сильный гололёд, шли медленно. Хозяева увидели, что коровы нет, догнали женщин и забрали её назад.

До этого несколько раз подруги ходили по деревням и просили молока или творога, но почти везде получали отказ. Мне очень хорошо запомнилось, когда мама вся уставшая приходила с очередного суда, но зато приносила домой пол-литровую бутылку молока, замёрзшего в лёд.

Было несколько походов в суд, а потом ходить уже не понадобилось, так как узнали, что коровушку нашу в лесу задрал медведь. Так она никому и не досталась.

Уже в 1945-1946 годах привозили в деревню немецких коров. Они были очень большие, но все больные. Была такая корова выдана и нам, но она скоро умерла.

Тяжёлая послевоенная жизнь

После войны в деревне открылась школа, и сестра Зина пошла учиться. Школа была с высоким крыльцом, недалеко от церкви.

С 1946 по 1948 год мы жили очень и очень тяжело. Не было одежды, обуви. Мама, работая в колхозе, на трудодни получала немного ржи и гороха. Денег совершенно не было. Весной сажали овощи, картошку, летом ели щавель, дудки пеструшки (это соцветия хвоща лугового), собирали ягоды, какие росли. Мама пекла лепёшки. Помню, в картошку она добавляла пеструшки, лебеду. Рожь мололи на жерновах. У нас их не было, и мама ходила к родственникам моего отца.

В эти же послевоенные годы женщин увозили на лесозаготовки за 30-35 км от дома. Хотя нас, малолетних детей, не с кем было оставить, маму тоже забрали на всю зиму на лесозаготовки. С нами жила одна старенькая деревенская бабушка, я её даже не помню. Мы жили в комнате, где была лежанка, а в прихожей размещались козы. Мама приезжала очень редко. Дома было всегда темно, лампа без стекла еле освещала то место, где горела.

Мама привозила немного белого хлеба, и мы с сестрой Зиной сначала его долго нюхали, а потом только ели, и то не досыта, так как хлеб выдавали по карточкам. Приезжая домой на короткое время, мама нас приводила в порядок: мыла, стирала бельё, а также избавляла от бельевых вшей. А затем снова уезжала на несколько долгих недель.

В начальной школе

В возрасте 7 лет, в 1947 г., я пошла в 1-й класс. Учила нас Людмила Фёдоровна Серавина. Я не знаю, откуда она приехала с сыном Володей, моим ровесником, который учился со мной в одном классе. Она дала нам стекло для лампы, и лампа потом очень ярко светила. В 4-ом классе нас учила Анастасия Георгиевна Мелеева из Гимреки, и экзамены в 4-ом классе мы ходили сдавать в Гимреку, за 5 км от нашей деревни.

Когда мы учились в школе, у нас не было бумаги. Писать было не на чём, и мы разрезали серо-коричневые мешки, шили тетради, разлиновывали и писали чернилами перьевой ручкой. Чернила были порошковые, и их приходилось разводить водой. На такой бумаге чернила разъезжались, буквы казались толстыми. Часто чернила разливались, пачкали тетради, книги и одежду.

Мы, ученики начальной школы, ходили после занятий на поля собирать колоски. Нам давали норму, и мы все старались её выполнить. Собирая колоски ржи и пшеницы, мы питались подножным кормом; ели дудки (их было 2 вида), также ели щавель и пеструшки. Поедим в поле и ещё домой принесём, чтобы потом поесть.

Мы с сестрой с раннего детства помогали маме в работе по хозяйству: носили воду, пилили и кололи дрова, складывали их и приносили домой к печкам. Летом ухаживали за овощами и картофелем в огороде, ходили в лес за вениками для коз и овец. Собирали грибы и ягоды, и ничего не боялись. Позднее стали заготавливать ивовую кору, сушили её и сдавали в магазин.

В интернате

У нас в деревне была 4-летняя школа, и я в 1951г. поехала в Вознесенскую школу. Сестра Зина уже жила и училась там, и свой 5-й класс я прожила в интернате вместе с сестрой. Жили мы очень бедно, варили одно и то же: картошку и горох. На неделю покупали 100г конфет „яблочко” или подушечки. Хлеба тоже было мало, хотя к тому времени уже обменивали карточки. Домой ходили пешком каждые выходные. В воскресенье уже надо было выходить обратно в интернат, а нам так не хотелось расставаться с мамой.

Потом Зина перешла в среднюю школу и переехала в интернат на другой стороне Свири. Когда я уже училась в 9 классе, у нас стали варить общественные обеды. Но надо было сдавать деньги. У многих их просто не было, и они привозили свою картошку, а ведь одной картошкой не обойдёшься.

В 1955 году мы уже перешли жить из колхозного дома в дом Павловых, потому что пока мы жили в колхозном доме, к нам на лето подселяли людей из Ленинграда, а с ними не было никакого покоя. Сам хозяин нашего нового жилья был военным и многие годы не приезжал в деревню. Вот мы и поселились в его доме. Жильё мы ремонтировали, не один раз крыли крышу. Таким образом сохраняли дом для хозяина.

Когда мы учились в школе, каждую осень нас отправляли копать колхозную картошку. К концу 55-го года стали ходить автобусы Петрозаводск – Вознесенье, и мы, ученики, стали ездить на автобусе или на колхозной машине домой к маме.

Работа в колхозе

В 57-ом году я окончила среднюю школу и осталась работать в колхозе. В этом же году у нас начали проводить радио и электричество. Радости сельчан не было конца! В наши деревни: Щелейки, Гимреку, Володарскую стали приезжать переселенцы из Шимозера.

С приездом этого населения жизнь начала меняться в лучшую сторону. Много было семей молодых и трудоспособных, с детьми младшего и школьного возраста. Люди стали нужны везде: на фермах, в поле. Появилась потребность в механизаторах. В это время заселяли все пустующие дома, некоторые стали строиться, обзаводиться семьями.

В колхозе я сначала работала дояркой. Работа была тяжёлая, доили коров вручную, корм тоже приходилось носить и раздавать вручную. Вода уже была подведена к каждой корове, работала водокачка с помощью электричества. Летом выгоняли коров в 6 – 7 утра, и к этому времени уже надо было их выдоить. Затем днём – накосить зелёной подкормки, а после – обеденная дойка. Подкормку надо было разнести по кормушкам и ждать на ферме возвращения коров к вечерней дойке.

Я была тогда ещё молодая, от тяжёлого физического труда очень уставала. Но всё равно ходила в кино и на танцы в Гимреку за 5 км, особенно часто летом.

Через некоторое время меня назначили приёмщицей молока у доярок. Затем я должна была возить его на лошади на сливпункт, который находился в 2-этажном доме в конце деревни. Там молоко сепарировали, получали сливки, пастеризовали и увозили на лошади 2-3 раза в неделю. Хранили сливки в леднике в 150 метрах от сепараторной. Примерно через год я уже работала в сливпункте. Особенно тяжело было таскать бидоны с молоком и крутить сепаратор вручную, когда отключали электричество.

Достижения, награды, учёба в институте

Проработав один год, я начала растить кукурузу, получала очень высокие урожаи. В 1960 году за трудовые достижения я была награждена значком „7-летка в 5 лет”. Мой портрет поместили на Доску почёта в районном центре, городе Подпорожье.

Затем меня избрали бригадиром комплексной бригады колхоза „Онежский”. В этой должности я проработала до августа 64-го года. Тогда и вышла замуж. За время работы не раз избиралась депутатом местного, районного и областного Советов. По долгу службы неоднократно приходилось ездить в Ленинград на сессии областного Совета народных депутатов в Смольный.

В 60-ом году поступила на заочное отделение Ленинградского сельскохозяйственного института в городе Пушкине. На протяжении 6-и лет ездила сдавать сессии и окончила учёбу в 1966 году, получив специальность учёного-агронома по защите растений».

Ольга Костюк, Алла Булгакова – руководитель добровольческого объединения «Патриот»