Продолжение (Начало: «Женщины в тылу встали наравне с мужчинами» и «Тяжёлые годы оккупации»).
Таисия Александровна продолжает:
Наша деревня после освобождения
«Все вы знаете, что Новгород освободили 20 января 1944 года, а нас где-то в марте. Мы вернулись в деревню, а там пепелище. Домов нет, жить негде. Женщины и раньше бывали в деревне, видели, что возвращаться некуда. У нас на отшибе, как обычно в деревнях, стояла баня. Она, к счастью, уцелела. Мама с моей старшей сестрой ездили из лесного лагеря и приспосабливали баню под жильё, готовили к нашему возвращению.
Вы, наверное, видели деревенские бани. Там печки-каменки. Столько камней, что попробуй их убрать. И всё же они вдвоём – мама и девочка-подросток — эту каменку убрали. В бане был пол. Не было его только там, где стояла печка. Мама кого-то наняла, чтобы настелили пол и поставили маленькую русскую печечку. В эту баню она привезла своих детей. То, что мы пережили потом, уму непостижимо, словами не передать.
Поселились мы в бане. А кто-то из односельчан устроился в амбаре, в гумне или в риге — кто где мог. Уцелели всего несколько домов.
Как поднимали землю
Сразу стали возрождать колхоз, и женщины, столько пережившие в период оккупации, стали поднимать хозяйство. Поднимали землю, копали лопатами поля. Несколько имевшихся лошадёнок не могли управиться везде. Когда сейчас едешь и видишь вокруг Новгорода пустые поля, сердце кровью обливается. Тогда у нас кругом на многие километры поля были обработаны.
У нас сгорели дома, были заброшены огороды. Но всё сумели вскопать, поднять из руин. Всё было сделано женскими и детскими руками. Где раньше были огороды, и земля когда-то копалась, там женщины копали в одиночку. А на целину вставали вдвоем, одной пласт не перевернуть. Они его надрезали и вдвоём перекидывали. Сотками землю поднимали. А ведь постоянно голодали.
Но они не унывали. Мы ни разу не видели нашу маму плачущей, не видели, чтобы она открыто горевала. Когда я уже выросла, то спросила, почему так? Она ответила:
«Да некогда было».
Вот такой был ответ. Да, не до этого было. Женщинам иногда самим приходилось впрягаться в плуг. Впрягались вдвоём, вставали и тянули плуг, а третья направляла пласт земли. Таким способом поднятую землю надо было еще культивировать, чтобы можно было на ней что-то посеять или посадить.
И опять женщины тащили за собой борону. Иногда впрягали коровушку. Этим приходилось заниматься и нам, детям. Мама впрягала нашу Розочку, которую мы так берегли! Ведь она нас всех спасла, всю войну с нами была. Мама впрягала нашу Розу в борону, давала мне вожжи, и я бороновала поле.
Мы все были плохо одеты и обуты. Летом, как только начиналось тепло, мы босиком ходили по стерне, по засохшим глиняным глыбам. Направляешь корову, а она, бедная, не может понять, чего от неё хотят. Ведь это же не её дело. Она не слушается, а я её понукаю, дёргаю за вожжи. Она дойдет до межи, и пошла травку щипать, а я плачу, опять её вытаскиваю, опять ставлю на борозду. Ноги все передеру, перецарапаю. Кровь бежит, но никто на это не обращает внимания: ни на кровь, ни на царапины. Вот так приходилось работать и нам, детям. Нужно было поднимать колхоз!
Люди жили верой. Получали сведения, что там ещё идёт война. Скоро победа, но победы ещё нет. А у нас отец на фронте и братья двоюродные. Женщины это понимали и работали за трудодни, на которые ничего не давалось, потому что нечего было давать. Вот так жили.
Как создавали ферму
Потом организовали ферму. Мама с соседкой на ней работали. Ферма почти что сарай. Было много коров, но условий-то не было. Воду грели на улице. Ставили огромный чугунный котёл — в бане такие ставят, — под ним разжигали костёр, ведь скот не будешь зимой кормить и поить холодной водой – нельзя, животные заболеют. Женщины грели в котлах воду, потом носили вёдрами. У нас был ручей, из него брали воду, и к этому ручью нужно было спускаться. Они спускались к ручью, тут же у ручья разжигали костёр и грели воду. Потом эту воду носили коровушкам.
Вот женщина вся мокрая, одежда на морозе замёрзнет, превращается в ледяшку. На ногах у неё такие, знаете, поршни. Люди из сельской местности их помнят. Это вот что такое. Брался кусок резины, делался спереди нос, как у ботинка, сзади вставлялась нога. Такая была обувь. Всё это оковывало льдом, и женщина, вся обледеневшая, входила вечером в дом, но не могла пройти дальше порога. Сразу садилась на порог, не могла сделать ни шагу.
Женщины никогда не отдыхали. Летом работали от зари до зари. Утром нужно в 5 часов встать, сделать всё по дому, выгнать скот и бежать на ферму или на поле, когда пришла пора собирать урожай.
Всё обмолачивалось вручную, Зерно сушили и обмолачивали в ригах. Огромные снопы стелили по кругу колосками в одну сторону и молотили цепами. Все, взрослые и дети, шли, по очереди колотили, и так несколько раз подряд. Потом переворачивали, вытряхивали всё зерно, чтобы ничего не осталось. Зерно такое засорённое, грязное, его надо было веять. Всё-всё делали вручную женщины и дети.
Известие о гибели отца
Мы все жили надеждой, что скоро кончится война. И мама наша так жила. Но в 45-м году, уже после Победы, мы получили известие, что папа наш пропал без вести. Он и в Книге памяти числится как пропавший без вести, хотя я отлично помню, что в 46-м году, когда мне уже было 13 лет, пришло второе извещение. Как раз был июль, жара нестерпимая. Раньше было лето так лето, зима так зима. И вот мы получали известие, что папа погиб в январе 41-го года на Ленинградском фронте. Он там и был.
Как мы плакали! Как переживала мама, у которой четверо детей на руках, и жить абсолютно нечем. Я плакала так, что, несмотря на жару, меня всю трясло. Конечно, не от холода, такое было нервное состояние. Меня трясло так, что я ничего не могла с собой справиться. Мама меня потом чем-то накрыла и всё успокаивала. Не приведи Боже никому пережить такое.
Из бани перешли в избу
Маме некогда было заниматься воспитанием, она нам только говорила:
«Это делать так, а это так, это сделать сегодня, это потом».
И никто не имел права отговариваться. Мы не то, что не имели права, а просто внутренне не могли. Ну как человека, который столько пережил, спас нас от смерти, и вдруг ослушаться! Даже когда я уже работала и приезжала домой, то, если мне нужно было сходить к подружке в соседнюю деревню, я говорила:
«Мам, я схожу к Тонечке, вернусь во столько- то».
И ни на секунду не опаздывала. Дала маме слово – это святое.
Что пришлось женщинам пережить! Семья в бане или в сарае, голод постоянный. Работали не покладая рук, запасали всё, что только можно. А сколько у нас тогда было льна, если б вы видели! А какие красивые поля! Дети тогда ходили таскать и расстилать лён. Это очень кропотливая работа.
У нас, на Уторгоше, был льнозавод. На территории Новгородской области было много льнозаводов, и выращивали у нас прекрасный лён.
Но сколько можно жить в бане? И мама решается заготавливать лес для строительства дома. Женщина с двумя маленькими девочками, да и я еще совсем ничто, подросток! И вот когда мой зять как-то сказал, что надо нанять людей, чтобы дерево спилить, я никак не могла сообразить, о чём он?
«Да давай я сама тебе спилю».
Он смеётся. Мы это умели делать. Мы лес валили, пилили, сучки обрубали. корили брёвна. Всё это делалось вручную мамой и детьми. Ну что ж, мама берёт кредит. Поскольку мы получили известие, что папа погиб, нам на четверых стали платить 44 рубля. Мама решила, что на эту пенсию она возьмёт кредит. Взяла ссуду, продала корову и стала растить тёлочку. Чтобы её вырастить, нужно 2 года. Мама покупает 2 или 3 козы, чтобы мы не умерли от голода. Мы маленькие, да ещё и тяжело работали.
Поставили сруб. Был у нас сосед дядя Миша, он для нас уже был, как родной. Он говорил:
«Наташа, тебе на этот дом надо ещё столько денег, как ты будешь жить?»
Тут уезжает сосед дядя Гриша, продаёт свою избушку.
«Продай-ка ты сруб и купи эту избушку, на твой век хватит»,
— советует дядя Миша.
Мама так и сделала: продала сруб и купила избушку. И вот где-то в 46-м году, к началу учебного года, мы въехали из бани в избу. В бане, когда начиналась весна, вода подступала, и у нас подплывал пол. Мы ходили прямо по воде, болели всевозможными болезнями. Трудно поверить в то, что я рассказываю. Как же мы живы остались? Я вот живу уже 9-й десяток. Мы много работали, много видели, много пережили. Не зря говорят, что любая беда закаляет человека. Только не сдавайся, и всё пройдет. Ты победишь!
Так мы приобрели дом. В 45-м и 46-м годах мы все работали, никто ещё не учился. Всех детей собрали в овощную бригаду, где были только старушки. Родители , кто помоложе, выполняли более тяжёлую работу. Сколько мы сажали огурцов, картофеля, моркови! Чего мы только не выращивали…
Станешь, бывало, на край борозды, посмотришь вдаль, и становится плохо – края не видно. Да когда же я дойду до конца! Но надо было, и делали. Сказано «надо» – делай, и никто не отговаривался. Летом огород надо поливать. Теперь в деревне качают воду насосом и спокойно, без надрыва поливают. А мы поливали вручную. Надеваешь на себя коромысло, на маленькую голодную девочку. Спускаешься вниз, набираешь в ручье полные вёдра воды, поднимаешься по ступенькам вверх. А вода поневоле разбрызгивается, и ступеньки уже сто раз облиты. Шлёпнешься на этих ступеньках, вся мокрая. Я, бывало, плачу-плачу, а что делать? И опять иду. Вот такой ужас пришлось пережить женщинам.
Послевоенная школа
Вот мы уже начали ходить в школу. В нашей семье было четверо детей. В 45-м году, когда открыли школу, я пошла во 2-й класс. Всё, чему научилась до войны, от страха и недоедания давно забыла. Не знала букв, не умела считать. Сейчас вспоминаю, как я долго путалась, не знала, в какую сторону поворачивать заглавную букву «Ч».
У меня всегда была огромная вера в людей, не только во взрослых, но и в своих ровесников. Я не позволяла себе ни шагу отступить от правил. Всю жизнь была требовательной к себе, в школе никогда ни у кого ничего не списывала. Я лучше спрошу, повторю, а завтра сама буду знать. И это осталось на всю жизнь. Никогда никаких недоделок.
Учительница русского языка была ещё с царского времени. Она очень хорошо учила нас русскому языку. А другие предметы велись, как попало. Математику преподавала ленинградка. Как она после войны оказалась у нас, не знаю. Она была умной, строгой женщиной. Преподавала сначала арифметику, потом алгебру, потом геометрию. Она ещё вела и физику. Я хорошо помню именно уроки физики. Проходили они так. Учительница кладёт на стол учебник физики, раскроет его в нужном месте. А странички закрываются. Так она стоит, эти странички пальцем разглаживает, чтобы не закрывались и по книжке нам читает.
Химию не преподавали совсем. Был, правда, какой-то старый-престарый, то ли учитель, то ли не знаю кто, но химии он не знал и преподавать её не мог. Он был хорошим человеком, и только. Сядет и засыпает. Мы вышли из школы, совсем не зная химии.
Семилетку я окончила в 18 лет, из-за войны пропустила несколько лет. К 6-му и 7-му классам уже подтянулась, училась хорошо, без троек. Тогда сельчане не имели паспортов. Мы обязаны были, как приговорённые, оставаться в сельском хозяйстве. А я, пережив столько сельского труда маленькой девочкой, уже не могла оставаться в селе. У меня больше не было терпения.
Всю жизнь отдала школе
Я очень хотела стать учительницей. Даже если бы жизнь можно было изменить, я всё равно бы стала учительницей, потому что это великая профессия! Ты даришь людям не только то, что знаешь, но и частицу себя.
После школы в моей жизни были прекрасные преподаватели. Я и ещё 3 девочки поехали поступать в Гатчинское педагогическое училище. Конкурсы были большие, Все девочки получили по «тройке», и их отсеяли. Я смотрю в окошко: все уезжают, уезжают, значит, уже провалили или «тройку» получили. Я так боялась экзаменов. Мне ехать не на что и некуда. В деревню я не вернусь, ни под каким предлогом!
Пошла в ремесленное училище. Мы видели ремесленников, идущих строем в рабочей форме. Рядом завод, там они учились и работали. Я пошла в училище. Пришла к директору, рассказала ему всё о себе. Сказала, что в деревню возвращаться не буду. Он говорит:
«И не надо. Считай, что мы тебя уже взяли. Если только получишь тройку, и тебя не возьмут, мы тебя примем».
Вот тогда мне встретились добрые люди. У меня не было никакой родни. Одна только мама, крестьянка, колхозница, у которой ещё двое младших детей. Поскольку я сдала без «троек», получила две «пятерки», две «четвёрки» и прошла по конкурсу, меня зачислили.
А какие же у нас были потом преподаватели! Они понимали, что мы полуголодные. На первом курсе нам платили 14 рублей, Я училась только на эту стипендию. Но какая была взаимовыручка! Меня спасали, выручали во всём. После такой, как наша, школы мне было трудно учиться. Преподаватель химии была очень строгой, а я ничего не знала. И меня девочка, живущая в этой же комнате и прекрасно знавшая химию, научила разбираться в реакциях.
Всего в жизни можно добиться. Никогда не падайте духом. Помните, какие люди жили в нашей стране. Это они восстановили колхозы, построили города. Когда я были студенткой, страна восстанавливалась. Мы ходили в город, помогали на стройке. Нам давали какие-то копейки. Но нас кормили, а это великое дело.
Конечно, я могу рассказать вам много страшных историй, которые произошли лично со мной, но мы решили, что я вам расскажу об этом в другой раз. А сегодня только хочу, чтобы вы навсегда сохранили в своей памяти образ женщины, вашей прабабушки, а, может, и прапрабабушки.
У Михаила Исаковского написано стихотворение именно об этом поколении женщин. Это не просто стихотворение, это гимн советским женщинам. Он назвал его «Русской женщине», но имел в виду, конечно, не только русскую женщину. Победу свершили, потому что была огромная, прекрасная страна Советский Союз. Воевали все советские люди. Никто не разбирал, кто ты по национальности, все стояли друг за друга, помогали друг другу».
Фото Юлии Ибрагимовой.
Сергей Тарбеев, Илья Васильев, Владимир Кустомаров, Алла Булгакова – руководитель добровольческого объединения «Патриот».
Всё -Правда ! И написано от переживший те тяжкие времена человеческой души.
Дай Бог вам побольше здравия .