По инициативе добровольческого объединения «Патриот» в конференц-зале Политехнического института студенты механико-энергетического отделения встретились с представителем общественной организации «Дети войны» Таисией Вороновой. Свою беседу гостья посвятила русским женщинам в тяжёлые годы оккупации и в период послевоенного восстановления страны:
Без крепкого тыла невозможна победа на фронте
«Я ветеран войны как малолетний труженик тыла. Странно звучит, но что делать, если это так и есть. В годы войны нас никто не спрашивал, сколько нам лет. Вставали все, кто мог держать лопату, грабли, топор, кто мог работать: сеять, сажать. Всё делали совсем маленькие дети, которым было по 10-12 лет.
Но я сегодня буду говорить не об этом. Я хочу рассказать о титаническом труде, мужестве и настоящем героизме наших матерей. Скоро праздник 8 Марта. Самый близкий друг, самый дорогой человек на свете — это мама. Её никогда, никем, ни в какие времена невозможно заменить.
Образ женщины войны, дорогие мои, — это особый образ. Вот на нём я и хочу остановиться. Мы, дети войны, были свидетелями адского труда наших матерей, их стойкости, всего, что они сумели сделать. Вы отлично понимаете, что никакая война, никакие сражения не могут осуществляться без крепкого тыла. И вот женщины в тылу воистину встали наравне с мужчинами.
А в тылу кто оставался? Старики, дети и женщины — наши матери. В моей памяти навсегда сохранился образ моей матери. Для меня в ней воплотился образ всех русских женщин военного времени. У Михаила Исаковского есть замечательное стихотворение, не стихотворение, а гимн, в котором поэт отразил всё, все черты женщины-матери, труженицы тыла. Я его вам позже прочитаю, если пожелаете.
Начало войны. Надо уходить в лес
Итак, началась война. Папу сразу же призвали в армию. Он попал на Ленинградский фронт, и испытал на себе всю тяжесть солдатской доли. А мама осталась одна с 4-я детьми и престарелым отцом. Мы жили на станции Уторгош. Там шла эвакуация гражданского населения. Нетрудно представить, как это происходило. Объявили войну, нужно всех эвакуировать. Но сделать это в одночасье невозможно!
Уже июль, немцы начали бомбить Уторгош. Есть погибшие, раненые. Жителям, которых не успели эвакуировать, нам в том числе, объявляют, что надо немедленно уходить в лес, сейчас здесь начнутся жестокие бои.
До войны папа работал в лесхозе, там было много лошадей. Маме дали лошадь. Она погрузила на телегу всех четверых детей и ещё смогла взять кое-что из необходимого. В страшной спешке мы выехали в лес.
Жили мы около железной дороги. Вот уже преодолели переезд. Впереди огромный ров, а через него перекинут длинный-длинный деревянный мост. И только мы перебрались через мост, как начался обстрел. Стреляли по нам. А здесь же лошади, они поднимаются на дыбы! Вокруг нас бегают, мычат коровы! Если вам довелось увидеть «Молодую гвардию» или другие фильмы, где показывают, как начинается обстрел, то вы представляете, как это страшно. Ржание, мычание скота, крики взрослых, детский плач…
Мы еще не успели укрыться в лесу, и сразу такая страшная картина. До сих пор помню, как выглядела моя мама. На ней был беленький платочек. Пока она бегала, собирала ребятишек, платочек свалился с плеч. Она вся мокрая, ищет детей, а мы кто куда: кто под телегу, кто под кусты. Прятались, чтобы спастись. А ведь нас ещё не бомбили, только строчили из пулемётов. Мы даже слышали немецкий хохот. Мы все остались живы.
Я была совсем маленькой девочкой, мне шёл 9-й год. Мне казалось, что, если я спрячу голову, то буду в полной безопасности. Как сейчас помню, когда шёл обстрел, я прятала голову в кусты. В конце концов, вот с таким горем, со слезами собрала мама детей. Все жители, — а нас было много — отправились подальше от станции, в дремучий лес.
В лесном лагере. Первая встреча с оккупантами
А знаете, какие красивые леса были у нас в Новгородской области? Деревья стояли стройные, высокие. Когда я об этом рассказываю, мне говорят:
«Да ты, бабушка, сама ещё была маленькой, и тебе обыкновенные деревья казались большими».
«Да нет, они действительно были огромными. И вот в такой лес мама нас привезла. Что делать дальше? Был июль. Построила шалаш, и поселились в шалаше. Лагерь охранялся дозорными. Вдруг 8 августа дозорный докладывает:
«Немцы нас обнаружили, идут сюда».
Боже мой, если бы вы знали, что мы пережили, что пережили взрослые, наши матери! Я думала:
«А кто же такие немцы? Какие они? Зачем к нам идут?»
Немцы явились, погавкали на своем языке, приказали всем выходить из шалашей. Помню маму. Стоит она, бедная, а мы все вокруг неё. Думали, что, если сейчас в нас будут стрелять, то только чтобы быть вместе с мамой. Чтобы нас не отдельно, а всех вместе расстреляли, чтобы после этого никто не остался в живых.
Но немцы нас не тронули. Им нужен был рабочий люд. Они приказали немедленно выезжать из леса. И все женщины с оравой детей въезжают в хутор. У нас в Новгородской области было много хуторов, если вы из сельской местности, то, наверное, имеете представление, что это такое. Это, когда не в деревне, а где-то на отшибе стоят несколько домиков, прямо в лесу. И люди там жили.
Жизнь на хуторе. Начало блокады Ленинграда
Тогда у нас было очень много хуторов. Въезжаем мы сначала на хутор, потому что по деревне прошла война, и, что там уцелело, неизвестно. В один дом, — а дома там были хорошие, настоящие — поселили столько народу, что мы ночью лежали вплотную, негде было ногой ступить.
Сколько мы там жили, не помню. Уже шёл август, ночи холодные, мы стали болеть. А представляете, что значит, когда болеют дети? Опять вся тяжесть ложилась на маму. Какие-то травы заваривала, прикладывала, отпаивала нас.
На хуторе мы прожили недолго. Взрослые стали ходить в деревню, потому что фронт здесь уже прошёл, приблизился к Ленинграду. В августе началась блокада Ленинграда. Немцев видимо-невидимо. Наша деревня Большое городище стояла прямо на Псковском шоссе. По нему немцы наступали на Ленинград и по нему же потом отступали.
Представляете, в каком пекле мы находились? Но дело уже шло к зиме, хотя снега ещё не было. Немецкая власть приказала с хуторов перебираться в деревню.
Возвращение в деревню. Жизнь в оккупации
Въехали в деревню. Наш хороший, добротный дом уцелел. Поселились в нём. А как жить? И мы, дети, отправились в поля. Собирали не только травы, которых в это время года уже было мало, но и колоски на полях. Собирали прогнивший картофель, всё, что только удавалось найти. А женщин выгоняли на работу.
Немцы очень следили за дорогой. По ней днём и ночью шли немецкие грузовики. До сих пор я помню это гудение. Стоит наш дом, маленький палисадник, и сразу дорога, совсем рядом.
Наступила зима. Женщин гоняли на работу. С нами оставался наш старенький дедушка. Он таскал всякие жерди, какие-то дощечки. Двор у нас был большой. Раньше строились такие дворы, что в них въезжали на телегах с сеном, разгружали его, складывали на сеновале.
Дед приносил во двор всякие жёрдочки, полешки. Потом дал мне ножовку и сказал:
“Тасенька, пили, а то зимой замерзнем”.
И вот с этого возраста я начала пилить дрова, а потом делать всё остальное, что было нужно в хозяйстве. Мы, маленькие дети, делали всё. Мама ходила зимой расчищать снег, летом строить дороги, всё было под строжайшим присмотром. Немец-надсмотрщик следил за рабочими. Если будете в музее, обратите внимание: там есть такая плеть, которая привязывалась у немца к ремню. Плеть очень длинная. Снаружи обтянута кожей, а внутри гибкий металлический прут. Вот такой плетью солдаты пороли рабочих за малейшую провинность.
Летом начались покосы. Всех взрослых немцы выгоняли косить сено. Заготовляли его в больших количествах, и всё вывозили. Новгородская область богата травами. Помните у Некрасова: «Что взмах, то готова копна». Это про Новгородчину.
А сколько оккупанты вывезли леса! Можно сказать, что именно в этот период был уничтожен наш лес. Потом его очень долго восстанавливали. Женщинам и в лесу приходилось работать.
Голодная зима 42-го
Уже начиналась осень, скоро зима. Все голодные, мама тоже голодная. Даже не знаю, как мы пережили эту первую военную зиму. Мы опухли от голода, и первой опухать стала мама, потому что всё, что можно, она отдавала детям. Она старалась нас оберегать, как наседка, прятала под свои крылья. Потом начали опухать дети. А знаете, как это страшно, когда люди пухнут от голода? Это предсмертное состояние человека. Наливаются руки, ноги, становятся, как подушки. Невозможно двигаться. Отекает лицо. В таком состоянии мы пережили эту зиму.
Благодаря таким женщинам, как наша мама, мы позже, и в годы войны, и в тяжелейшее послевоенное время не ходили собирать милостыню. А вот в эту зиму 41-42-го года нам с сестрой, которая старше меня на 3 года, приходилось побираться. Младшие были на 5 и на 6 лет младше меня. Это 2-летние и 3-летние дети. Нам со старшей сестрой приходилось ходить на немецкие помойки, собирать картофельные очистки, выброшенные куски хлеба. Мы не гнушались ничем, потому что умирали от голода.
Ещё с осени бегало много коров, они были ничьи, и женщины разбирали их по дворам. У кого-то были старые запасы сена, кто-то смог ещё осенью заготовить хоть немножко какого-то корма. И наша мамочка держала корову. Зимой корова не даёт молока, она только после отёла, к весне, даст молоко, и в эту зиму было страшно тяжело. И всё же какими-то путями, мама нас всех спасла.
Мы дожили до ранней весны, а там пошла крапива. Крапиву собирали все. В деревне её не было, не успевала вырасти. Мы съедали крапиву, когда она была ещё молоденькой. А ещё, помню, мы из земли таскали дудки. Что это за растение, уже забыла, но мы вытаскивали сначала такой красноватый стволик, а потом беловатенький, и вот этот беловатенький стволик был сладким. Мы его сосали, жевали, делали всё, чтобы только можно было проглотить.
Но вот началась настоящая весна. А с ней половодье. Огороды у нас низкие, во многих местах их затапливало. Мы со старшей сестрой по этой воде, по грязи ходили и собирали всплывавший после зимы гнилой картофель, тот, что с осени оставался в земле. Мы его собирали, потом пекли на плите какие-то оладьи. Так продолжали бороться с этим несчастьем, с голодом.
Каратели. Ночные гости
Весной все женщины, а с ними и наша мама, пошли работать. Они посадили огороды. Сажали всё: брюкву, турнепс, картошку, морковку, капусту. Всё, что только можно было вырастить.
Но самое страшное, что в нашей деревне в здании школы в первую же зиму расположился карательный отряд. А что это за отряд? Это не просто солдаты, это каратели!
Возглавлял отряд немец Бекман. Из памяти с течением времени стираются даже лица родных, а вот это одутловатое лицо и, простите меня за просторечье, эту рожу я запомнила навсегда. Это был упитанный, одетый с иголочки фашист. Он всегда разъезжал на лошади. Лошадь была бурой масти, всегда сытая. Как сейчас помню её круп, при движении он весь сотрясался.
Вот на этой лошади в седле разъезжал Бекман. У него всегда была огромная плеть, а рядом обычно бежала, сопровождая его, огромная собака Хара. Мы её знали и очень боялись. Размером она была, как телёнок. Если хозяину что-то не понравилось, или он заранее решил что-то сделать, он мог натравить Хару на любого человека. Всю эту жестокость испытали на себе не только мы, дети, но и наши матери.
Но даже в таких условиях женщины много трудились. Как я уже говорила, у нас был добротный дом. И лошадь была, осталась со времени неудачной эвакуации . Она стояла во дворе, и, если немцам лошадь была нужна, они в любое время приходили, забирали её и отправлялись по своим делам.
Вдруг… (это было в ноябре-декабре 42-го года) ночью к нам постучали в дверь. Мама вышла, спрашивает: кто?
Мужской голос:
“Откройте, пожалуйста”.
Открывать было опасно, за нами постоянно следили. Мама открыла. Вошли двое. Я не помню их лиц, но помню рост. Один высокий-высокий, худощавый, а второй пониже ростом и немножко плотнее. Кто они? Отставшие от своих наши солдаты или партизаны? А, может, эти люди пробирались в Псков с заданием командования?
Они объяснили маме, что не навредят нам, не подведут, только немного согреются и спустятся в подвал. Как сейчас помню: в доме была круглая металлическая печечка. Кто из вас жил в деревне, наверное, такие видывал. Я своим правнукам стараюсь всегда в деревне что-то показать: серп, косу:
«Смотрите, это всё орудия крестьянского труда».
И вот нежданные гости согрелись. Сами голодные, мы, чем смогли, их накормили. Парни по лесенке спустились в подвал. Мама затопила печку, ещё что-то тёплое им туда подала. Они сказали:
“Не волнуйся, мамочка”.
А мамочке-то нашей немножко за 30 лет.
“Не волнуйтесь, мы, не дожидаясь рассвета, уйдём. Нам надо всего несколько часов посидеть».
Они действительно ушли. Мы, дети, не знаем точно, когда они ушли. Добрались ли они до Пскова, трудно сказать. Женщинам иногда приходилось рисковать, помогая другим.
(продолжение: Тяжелые годы оккупации)
Фото Юлии Ибрагимовой.
Илья Васильев, Владимир Кустомаров, Сергей Тарбеев, Алла Булгакова – руководитель добровольческого объединения «Патриот»