Своими воспоминаниями поделилась с нами Шигина Нина Степановна:

До войны

Я родилась 17 декабря 1927 года в Старорусском районе в деревне Новые Горки. Раньше семьи были большие. У моей бабушки было 7 сыновей и 2 дочки.

Жили они в большом двухэтажном доме, потом те, кто женились, строили свои дома.

Занимались в основном сельским хозяйством.

В 1933 году, когда мне было 5 лет, наша семья переехала жить в Парфино, так как папа устроился работать на завод плотником. Его сразу забрали в плотницкую бригаду на строительство моста в районе посёлка Парфино. Мост они построили, высокий был мост, мне пришлось по нему проехать.

Сначала мы снимали частную квартиру, а потом получили комнату. У меня были 2 младшие сестры.
Когда мы приехали, посёлок был маленький. В 1933 году в посёлке были больница, ясли, детский сад, две школы: одна – деревянная, другая – кирпичная, на берегу. Завод работал активно, выпускал фанеру, которая шла на строительство самолетов.

Был клуб культуры с прекрасным духовым оркестром. Оркестр играл на сцене, а мы танцевали. В клубе была художественная самодеятельность, ставили разные постановки. К началу войны посёлок стал побольше.

Началась война

Перед началом войны я закончила 6 классов. В школе у нас были хоровые, физкультурные, художественные кружки. Я тогда хорошо танцевала. Наш ансамбль выиграл конкурс самодеятельности и мы должны были поехать выступать в Ленинград. Наш танец, был отобран, как лучший. Плясали мы под песню «Распрягаете хлопцы кони». 29 июня мы должны были выступать в Ленинграде, а 25 июня выезжать в путь.

22 июня мы пришли на последнюю репетицию, и нам сказали, что танцы отменяются — началась война … Мы такие расстроенные шли с девчонками домой … Война… В школе мы учили историю, но что будет такая война, мы тогда и представить не могли.

Пришла я домой, мама говорит: «а чего ты так быстро?»
Я отвечаю: «мам, мы в Ленинград не поедем, началась война…».
А папа только и сказал: «война – это очень плохо».

Начался призыв в армию. Сначала призывной пункт был в Старой Руссе, а потом, когда стали бомбить, военкомат переехал к нам в Парфино и разместили его в клубе, там шёл призыв на фронт. Приходили мужчины из соседних деревень. Провожали их мамы, сестры, девушки, жены, дети. Ой, сколько было слез пролито у этого клуба.

16 июля проводили мы на фронт и папу — Петрова Степана Петровича, 1896 года рождения. Папа ушёл и мы остались одни.
Завод стали готовить к эвакуации в Тавду, Свердловской области. Брали только тех, кто работал на заводе, а за остальными, сказали, придёт второй эшелон. Первый эшелон пришёл, погрузили станки, людей, мы проводили своих знакомых. А потом в поселковом совете нам сказали, что второго эшелона не будет, бомбят железную дорогу, чтобы мы уходили, кто как может. Люди лесом пошли в сторону посёлка Пола. Из соседних областей Ленинградской и Псковской люди уже во всю гнали скот, везли вещи перевязанные в узлы кто на тележках, кто как мог.

Мы ушли из посёлка

И мы ушли из посёлка в деревню Радово, там у мамы жила тетя. Деревенька маленькая, кругом болота. Старики говорили: «разве немцы придут в болота?».

Но с каждым днём немцы были всё ближе и ближе. Чтобы нам идти дальше, пришлось вернуться в Парфино и взять тёплую одежду.

Мы с мамой 19 августа пришли в посёлок. Посёлок горит. Осталось только несколько домиков на улице Карла Маркса. Мама затопила плиту, я приготовила вещи, которые взять с собой. Смотрю, по улице военные едут, на двух повозках раненные.

Спрашивают: «девочка, а где дорога на Полу?»
«Дорога в той стороне, – говорю я — но туда нельзя, там уже немцы. Есть дорога лесом на деревню Дубки. Там можно проехать».

Военные сказали, что на опушке леса подождут нас. Обед уже был приготовлен,  мы поели и пошли лесом, уже было темно. Хорошо запомнились светлячки, их так много было, светились в темноте. Солдаты, если захотят покурить – набрасывали плащи и накидки, чтобы дыма не было видно.

Дошли мы до Дубков. Там был паром. Поставили телеги на паром и летит самолёт немецкий. Стали бомбы сбрасывать… с пулемета стрелять. Берег был подмытый, народу на переправе немного. Ребятишек всех под берег спрятали. Очень хорошо помню, как бомба упала в реку и нас брызгами накрыло. Самолёт летел так низко, что летчика было видно, как он стрелял из пулемета. Когда мы лежали, слышно было, как пули по дороге щёлкали. Самолёт улетел и мы на пароме переправились на другой берег реки.

Пошли мы к бывшим скотным дворам. Там ручеёк был и дорога на возвышенность, с одной стороны рожь, с другой сенокос. Военные сказали, что нужно идти через ручей, чтобы мы на дорогу не выходили. Шли мы полями за деревней. Военные велели снять яркие платочки, чтобы не заметно было. Такая рожь красивая была, такие колосья большие и мы на себя маскировку сделали из колосьев.

Вечером пришли в Радово.
Где наши, где немцы — никто не знает. Утром была стрельба, а где — никто не знает. Деревня небольшая, напротив река Вязовка. Мы прятались в окопах: овраг был и там окоп — бревна на столбах, накат и землёй засыпано. Тетя Настя, её маленькая дочка и мы с мамой сидели там.

Потом вышли в деревню. Сели с подругой на бревна и вдруг подошли к нам двое военных и говорят: «девочки, вы что сидите?».
Мы отвечаем: «а что делать?».
— «Вы слышите стрельбу? Через 2 часа тут будут немцы. Либо бегите, либо прячьтесь». Машенька им вынесла хлеба и молока.

Подходим к родственникам, рассказываем про немцев, а тетя говорит: «давайте пообедаем, умирать, так сытыми».
Мама уходить не могла. Она после этого похода заболела, у неё распухли ноги.
Дедушка не хотел оставлять дочку с 3 внучками, но жена его уговорила все таки уйти.
А мы остались.

Сидели мы в окопе, наши отступали и прыгали в овраг через наш окоп.
Прибежала соседка, сказала, что дом горит – немцы пришли в деревню. Ночь мы не спали, все рядом сидели. Тетю Настю немцы не отпустили. Она им печку топила и утром, и вечером. Они позавтракали и дальше пошли. В деревне осталось несколько немцев, которые стали отбирать скот.

Мы думаем: «В Парфино немцы, тут немцы, а пойдёмте ка обратно домой, хоть выкопаем огород». Пришли мы в посёлок, выкопали картошку. Был уже сентябрь.
Деревню немцы сожгли, всё что осталось там, всё сгорело. Наш дом в январе немцы тоже сожгли.

9 февраля освободили посёлок

Когда освободили посёлок мы работали с мамой в госпитале. Медикам, конечно, досталось. Мы были санитарками. Расскажу несколько историй.

Пришла я однажды на дежурство и слышу: «Нина, помоги нам в операционной». Я затопила печку, принесли раненого, положили на операционный стол. Одна санитарка пишет данные, другая развязала ему раны. Они у него выше колена… такой запах… как я с этой операционной побежала.
2 санитара подходят и спрашивают: «Что с тобой? Кто тебя обидел?»
— «Никто, я из операционной, скажите, что я больше не приду».

Валерий, начальник госпиталя, говорит: «ладно, на следующую операцию я тебя возьму». — «Не, я туда не пойду».

Нина Степановна тяжело вздохнула и продолжила свой рассказ:
«Один вечер было очень тяжело. Бои были. Привезли машину раненых. Мы снимали их на носилки, санитары вперёд, а мы сзади. Раненые были разные – с тяжелыми ранениями, да и сами то они тяжелые. Руки просто отваливались. Санитары поставили палатки. Я в палатку захожу, а там: один кричит: «сестра, музыку», второй: «мне холодно», третий: «Жарко», четвёртый: «пить», кто-то Гитлера ругает. Мы думали, что мы не доживем до утра…
К вечеру они успокоились, уснули.

Врачи пришли, осмотрели раны. Когда рассвело, то мы с медсёстрами успокоились. Пить мы не давали, ведь ранения были разные. Тех, кто умирал хоронили на братском кладбище.

Проработала я там февраль, март, апрель, а потом нас эвакуировали, дали направление всем в Красноярский край. Перед отъездом мы получили письмо от дедушки, где он сообщил нам свой адрес и мы решили ехать к ним.
Но так как Куйбышевская область была переполнена эвакуированными, нам не дали там поселиться, нас направили в Шатурский район, Горьковской области.

Там я в колхозе работала, а подруга моя, Валя, работала в редакции, машинисткой.
Работала я в горьковском леспромхозе лесозаготовителем.
Сестры мои в Горьковской области учились, одна потом училась в Ленинграде на бухгалтера, а другая стала заслуженным учителем школы.
А я после войны закончила 7 классов. Пригласили меня в поселковый совет на работу —
делопроизводителем. Работала секретарем, потом бухгалтером, потом заместителем
председателя, а потом и председателем.

Папа вернулся с фронта инвалидом

Папа вернулся с войны к нам в Горьковскую область в 1943 году.
Он воевал под Москвой и в Смоленской области. Когда немцы подходили к Москве, то их взводу поручили взорвать канал Волга-Москва. Они пошли, подготовили всё к взрыву, но надеялись, что Москву не сдадут. Из штаба прислали нарочного: «почему не взрываете?», а они сказали, что надеются, что немцев не пустят в Москву. Когда немцев отогнали, то они всё разминировали.

Ранен папа был под Смоленском. У него было тяжелое ранение головы, не было плечевой кости. Врачи сказали, что руку надо ампутировать, а хирург Людмила сказала: «не надо, отнять никогда не поздно». Вылечили руку, рука была своя, он все время Людмилу (хирурга) вспоминал, благодарил. Только вот зрение у него было плохое. Врачи сказали, что очки не подобрать, всё это связано с ранением.

Сядет рядом телевизор смотреть, я спрошу: «видишь что?»
Он скажет: «не вижу».

Радиоприемник слушал, газеты читать не мог. Папа неделю не дожил до 90 лет.

Моя семья

С мужем Шигиным Павлом Ивановичем я познакомилась в 1946 году. Он родился 20 декабря 1922 года в Парфино. Я хорошо знала их семью, у него было 2 сестры и брат, который учился в школе на год старше меня. Муж у меня воевал. Он вместе с отцами 16 июля был призван на фронт. Три раза был ранен: один раз — в руку, другой — в челюсть и третий раз — в живот. При ранении в живот, ему хирург сказал, что спас его от смерти армейский ремень. Когда закончилась война, он ещё в госпитале лежал, а потом попал на войну с Японией. Ехали они до самого Урала, не зная, что едут опять на войну. Его оставляли служить, но он захотел вернуться домой.

Я прожила 65 лет в своём доме. Муж всё сам в доме сделал: и водопровод, и электричество, всё умел. Зашла как то моя подруга: «Павел, ты можешь ножницы отремонтировать?» Он отвечает: «Ты спроси лучше, что я не могу».
Сейчас дали сертификат и я купила квартиру, но у меня есть огородец. Сын говорит: «заканчивай», а я: «Вова, надо работать». Поэтому маленько шевелюсь.

У меня сын и дочка была. 42 года, как дочки нет, в 26 лет она умерла. 

У меня правнук уже в школу ходит, ему 8 лет.  Боксом занимается, книжки читает, считает.

В Парфино я живу с 5 лет: до войны и после. В Парфино жить мне нравится».

Валерия Кирышева, Валентина Тимофеева