23 июня 1941года
Из воспоминаний ветерана:
«В 11 часов дня 23 июня нас встретило полковое начальство. Командиры не приказали, а попросили прямо сходу пойти в атаку, чтобы освободить окружённые немцами 1-й батальон и полковую школу. Взяв с собой только под-сумки, лопатки и, естественно, винтовки, мы атаковали противника. Немцы, покинув свои огневые позиции, спасались бегством. Наша стрельба по убегающему врагу была малоэффективной, так как всё происходило в лесу с густым подлеском.
1-й батальон и полковая школа были спасены.
Наш батальон на боевом подъёме по приказу капитана И. Н. Прудникова продолжил наступление по высохшему болоту с редкими деревцами. Мы продвинулись примерно на 4 км, раза 2-3 на нашем пути попадались небольшие группы немцев, человек по 30–40, но они без всякого сопротивления убегали, спасаясь в кустах.
Прочесав болото, мы оказались в 40–50 метрах от заставы. К нашему удивлению, почти все деревянные постройки уцелели. Застава была занята противником. Наше появление было для немцев неожиданным. Мы атаковали сходу, дерзко, наше «Ура!» звучало бодро. Видимо, поэтому немцы, не сопротивляясь, опять в панике спасались бегством.
Захватив заставу, мы расстреляли всех убегающих немцев, кроме одного, тяжелораненого, который, завалившись в какую-то ямку, так громко кричал, что мы до утра не могли уснуть, пока он не замолчал, видимо, скончавшись.
Пограничники сражались до конца
Хочется вспомнить о «братьях наших меньших», которым тоже довелось воевать. Услышав наше «Ура!», от немцев рванула наша сторожевая овчарка. От радости, в суматохе боя она так старалась лизнуть каждого из нас, что некоторых сбила с ног.
Захватив заставу и осмотревшись, мы обнаружили во дворе и вокруг построек 15 трупов наших пограничников.
Среди них два командира: лейтенант и старший лейтенант. Посреди двора был колодец, и немцы сбросили туда труп старшины. Весь западный склон, длиной метров 150 и шириной метров 60, был завален трупами немцев.
На этой заставе пограничники сражались до конца и униЧ тожили множество врагов, хотя их самих было очень мало. Это один из тысяч подвигов наших воинов.
Во второй половине дня на заставу приехала наша полевая кухня. Накормили нас — это было перед трёхсуточной (для некоторых бойцов) абсолютной голодухой, потому что вечером 23 июня нас окружил противник.
Продуктов была масса, но… на откосе перед заставой, у мёртвых немцев. Их трупы от жары раздулись до невероятных размеров, а жуткий запах был непереносим даже на расстоянии нескольких метров. Голод гнал нас на адское добывательство пищи.
Поздним вечером, с трудом преодолевая тошнотворный запах мертвечины, несколько наших солдат, не самых брезгливых, собрали с трупов упаковки хлеба, консервы в металлических банках, шнапс, напитки, сладости и приволокли в свои окопы. От всего несло трупным запахом.
Но мы надеялись, прокалив в костре банки до зеркального блеска, воспользоваться их содержимым. Всё равно несло этим запахом (а, может, нам только казалось?). У половины бойцов уже первый глоток содержимого банок вызывал рвоту и полное отторжение этой «пищи». Другие, преодолевая отвращение и очень от этого страдая, кое-как утолили голод. Среди них был и я.
Ещё было трудно с водой. Брать её из колодца мы не могли из-за трупа нашего старшины. Мучительную сухость во рту укрощали прохладным песком из глубины вырытых в окопах ямок.
Непростительная ошибка
В ночь на 27 июня мы покинули заставу и двинулись по лесу на выход из вражеского окружения. С нами уходил с границы наш новый друг, серый, могучий, ласковый пёс. Имени его мы не знали. Он потом из самых добрых побуждений оказал нам «медвежью» услугу.
Пройдя примерно 3 км лесом и не встретив на пути противника, мы, не раздеваясь, по грудь в воде перешли речку шириной метров 10 и улеглись передохнуть на другом берегу. Никаких неудобств от сырости и холода мы не испытывали. По крайней мере, в памяти это не сохранилось.
На этом же берегу, в 150-и метрах от нашей лёжки, хорошо освещённая немецкая артиллерийская батарея вела огонь по нашим тылам из крупнокалиберных орудий.
Немцы, раздетые до маек, спокойно выполняли свою боевую работу.
О нашем внезапном появлении они ещё не знали.
Командир батальона решил уничтожить немецкую батарею. Такая возможность была при минимальном риске. Для этого он создал группу из 20-и добровольцев. До сих пор не пойму, почему я, не отличавшийся особой храбростью, одним из первых вступил в эту группу. Командиром группы был назначен командир 5-й роты, смелый боец. С нами в наступление отправился и наш новый верный четырёхлапый друг.
Нашими командирами была допущена непростительная ошибка. Пса надо было удержать в залёгшем батальоне.
Мы приблизились к батарее противника, незамеченные им,на 15 метров. Наш стремительный рывок лишил бы противника возможности даже к малейшему сопротивлению.
Вдруг с батареи донеслись говор и смех. Наш пёс «зверски» возмутился, заметался, оглушительно залаял, зарычал,готовый порвать в клочья каждого врага.
Вверх взметнулись десятки ракет, вокруг стало светло, как днём. Немцы забегали по батарее в поисках своего стрелкового оружия. Мы без единой потери убежали назад, к своим. Наш лохматый друг, назовём его Рекс, с упрёком скулил, не понимая, почему мы убежали, не уничтожив противника.
«Карантинники»
Утром мы вернулись на то место, где оставили свои вещи несколько дней назад, опять нас встретили комиссар и командир полка и снова не приказали, а попросили ещё раз сходить в атаку.
(Командир Краснознамённого стрелкового полка майор Гавилевский после войны долго возглавлял Брянский облвоенкомат в звании «генерал-майор»). Они объяснили нам, что на огневом рубеже находятся около 400 бойцов, призванных в мае в Красную Армию из недавно вошедших в состав СССР областей Западной Украины. Новобранцы, ещё не прошедшие карантин и, естественно, не принявшие присягу, решили сдаться в плен немцам. Наши трижды посылали им приказ — отступить немедленно, но ни один из них приказа не выполнил.
Нам сказали: «Отбросьте противника и притащите сюда предателей, если надо, угрожая расстрелом».
Батальон отогнал противника. Стали выуживать из окопов залёгших «карантинников». Удалось «выкорчевать» нескольких человек. Остальные всё-таки сдались в плен.
27 июня вечером мы покинули госграницу из-за того, что нашей дивизии, а может, и всей 5-й армии, грозило окружение. Колонна двигалась вдали от переднего края. Изредка были слышны одиночные выстрелы — это наше боковое охранение расстреливало убегающих к немцам западных украинцев. Лично мне их не было жалко ни тогда, ни теперь. Что их подтолкнуло к предательству — паническая глупость?
Холм преодолели только Иванов и ефрейтор Ещенко
Избежав вражеского окружения, наша 62-я стрелковая дивизия походным маршем отступила от госграницы на 70 с лишним километров и заняла оборону восточнее города Ковеля. На этом рубеже мы успешно отбивали
наступление противника больше недели, но потом из-за угрозы нового окружения были вынуждены с боями отступить до старой госграницы.
Там, в Житомирской области, был построен укрепрайон: ДОТы с 3 амбразурами, водопроводом, телефонной связью, запасом продуктов питания, боеприпасов и топлива на несколько дней. Там можно было обороняться долго, но над нами снова нависла угроза окружения, и дивизию перебросили под Новоград-Волынский — главное направление наступления вражеских войск на Киев.
К месту ожесточённых сражений мы прибыли 13 июля и заняли рубеж для контрнаступления в районе станции Андреевичи.
Утром 14 июля наш полк атаковал противника. На правом фланге мы продвинулись на два с лишним километра, но немцы контратакой вернули нас на исходный рубеж. Наша 4-я рота 2-го батальона атаковала на левом фланге через почти голый холм, как позднее оказалось, тщательно пристрелянный немецкими миномётами.
Атака захлебнулась, когда первые бойцы дошли до середины холма. Понеся большие потери, рота вернулась на прежний рубеж. Преодолели холм только я и мой ефрейтор Ещенко. Не пострадав от миномётного огня, мы сбежали в лощину. Там у кустов оказалась довольно глубокая и широкая воронка. В ней мы спрятались, всего в 60-и метрах от противника. Немцы нас не засекли, но наше положение было критическим.
Возвращение к своим — смерть от прицельного немецкого огня. Сидеть вдвоём в воронке под боком у врагов, слушать их разговоры тоже крайне неуютно. Несколько часов мы просидели тихо, не поднимая голов выше травы на краю воронки. Потом смотрю: Ещенко прилаживается к стрельбе. Бах, и одним немцем стало меньше. Просидели несколько минут, убедились, что немцы не сообразили, откуда прилетела смертельная пуля. Примерно через полчаса Ещенко снова готовится к выстрелу.
Мне стало стыдно: ефрейтор бьёт врага, а я в страхе — уж очень близко противник от нашей роковой засады.
Я попросил его подождать, чтобы выстрелить одновременно. Получилось. Упали двое. Немцы насторожились, залегли в окопы, изредка совершая перебежки.
Под вечер Ещенко ещё одного уложил. Немцы сделали несколько миномётных выстрелов по кустам недалеко от нашей воронки.
Оставаться до темноты было опасно, тем более что мы не знали, где наши. И мы побежали. Надо было преодолеть откос холма вверх, сам холм, а там в лесопосадке — желанные окопы.
Немцы не были готовы к нашей дерзости и начали стрелять, когда мы, перескакивая через трупы наших убитых товарищей, уже были на середине холма. Пронесло. Мы двое, заживо похороненные командирами, рухнули в наши окопы».
(продлжение следует)
Алла Булгакова , Валентина Тимофеева
