1-е Мая в Берлине.

Из воспоминаний Михаила Егоровича Исанина:

Проснувшись утром под звуки того же концерта, я отдал распоряжения насчёт подготовки к праздничному обеду офицерского и рядового состава.

Узнав, где артиллеристы достали водку, мы с техником поехали туда на легковой машине, захватив с собой старшину Журавлёва и артиллериста. Долго плутали и попали под пулемётный огонь. Когда впереди гукнула пулемётная очередь, техник, сидящий за рулём, сразу же дал задний ход, и мы укатили под хохот солдат и офицеров, выглядывающих из окон и дверей домов.

Наконец нашли тот водочный завод с бочкой вместо вывески и закатились сразу во двор к подвалу. В подвале кромешная тьма, и водки на полу чуть ли не по колено. Добрались до цистерн, нашли небольшие бочки и наполнили их.

По окончании этой операции старшина Журавлёв накачался водки прямо из-под крана цистерны („на память о Берлине” — как он выразился).

Прикатили домой. Одну бочку оставили на продуктовой машине для праздника и постоянных нужд, а 3 увезли в тыл, за Сименсштадт. Там остались сапожники с вещевым имуществом и тыл бригады. Сдали всё на хранение („отвечаешь головой!”) старшему сапожнику Ивану Ивановичу.

Вернувшись оттуда, я быстро организовал офицерский обед. Сходил к комбату в штаб бригады. Он обещал прийти, но обед начали без него. Поднимая один за другим праздничные тосты, я так «натостился”, что уснул тут же за столом. Проснулся только утром».

2-е мая

Проснувшись утром, все были удивлены наступившей тишиной. Только где-то далеко была слышна редкая стрельба.

Разнеслись слухи, что Берлин капитулировал. Исанину подтвердили это в штабе бригады. На улице появилось много немцев с белыми повязками. Они оживлённо вступали в разговоры с советскими солдатами и офицерами. Проходили из центра колонны военнопленных, шло много гражданских немцев и немок с ребятишками. Немцы толпились и возбуждённо разговаривали между собой у вы- вешенного приказа коменданта Берлина генерал-полковника Берзарина.

Приказ был на немецком и русском языках.

Приказывалось:

1. Населению соблюдать порядок и оставаться на местах.
2. Распустить национал-социалистическую партию и все подчинённые ей организации.
3. Руководящему составу гитлеровских организаций, а также всем военнослужащим явиться в районные комендатуры для регистрации.
4. Возобновить работу коммунальных, лечебных учреждений и магазинов.
5. Зарегистрировать запасы продовольствия; продукты отпускать по существовавшим нормам.
6. Запретить банковские операции.
7. Сдать всё огнестрельное и холодное оружие и боеприпасы.

Запрещалось:

1. Выходить из домов с 10 вечера до 8 утра.
2. Принимать на жительство кого бы то ни было.
3. Растаскивать имущество военнослужащих Красной Армии.
4. Запрещались обмены, а также изъятие имущества у населения.

Вышеуказанный приказ доводили также до сведения солдат и офицеров.

Район Рейхстага был весь окутан дымом

Забравшись на крышу дома, Исанин увидел, что центр города в районе Рейхстага и имперской канцелярии был весь окутан дымом. Горели целые кварталы.

На легковой машине съездили с Курочкиным к Рейхстагу. Всё кругом было забито нашими машинами и солдатами. Рядом с Рейхстагом стояли тысячи пленных солдат и офицеров, стояли генералы. Их не сортировали.

У входа в Рейхстаг шёл какой-то концерт (сказали, что пела Русланова), а из здания выходили клубы дыма. Зайти внутрь не разрешили. Сказали, что горит зал заседаний, где 30 апреля и 1 мая шёл бой.

Над куполом Рейхстага реяло знамя Победы.

Здание снаружи было побито артиллерийскими снарядами, пулемётами, кое-где стены были пробиты насквозь. Не было ни одного целого окна. На здании тысячи солдат и офицеров уже успели расписаться. Чиркнули и мы карандашом на одной колонне.

Вокруг Рейхстага тысячи воронок, везде лежали немецкое оружие, боеприпасы, ящики, каски и шлемы. Деревья вокруг Рейхстага переломаны.

Бранденбургские ворота также испещрены пулями, разбиты кони на воротах. Ближайшие улицы — сплошные развалины от бомбёжек.

Вернувшись, узнали, что 1-ому танковому корпусу и бригаде приказано выйти за Берлин. Пока шли сборы и вытягивались автомашины и танки, Исанин приказал раздать обед из кухни населению.

Шедшие из центра женщины с детьми имели измученный, истощённый вид.

Одну немку с двумя детьми он подвёл к кухне и предложил котелок лапши с мясом. Женщина непонимающе смотрела на него, а детишки испуганно жались к матери. Исанин попробовав лапшу сам, а потом поставил перед ними котелок, дал хлеба. Они начали есть, а потом немка, плача, пыталась целовать ему руки.

Кухня моментально была окружена женщинами, ребятишками, стариками, и повар меньше чем за час раздал всю лапшу.

Раздали также чуть ли не машину хлеба, и к вечеру танковая колонна, часто останавливаясь, пошла в неизвестном направлении по улицам Берлина. Горожане из домов и тротуаров смотрели на нашу технику. Махали шапками иностранцы и наши русские женщины. Было очень весело.

Все выглядели молодцами и гордо шли, рассматривая улицы.

Командир батальона фольксштурма

Из дневника Исанина:

«Мишка-зампотех умудрился всё-таки при отъезде поджечь дом с магазином, где я брал трикотаж. Дом запылал с 3-го этажа и сгорел до основания. Подвалы, видимо, остались засыпанными, и, возможно, огонь туда не попал.

Так и не узнали немцы, если не было очевидцев, что под пепелищем лежат товары.

„Дурная месть”, — сказал я, когда Мишка хвастался своим поджогом.

С восходом солнца мы оказались в Шпандау (район Берлина, к западу). Где-то недалеко началась ружейно-артиллерийская стрельба. Немцы ещё сопротивлялись.

Пленные говорили, что они ничего не знали о капитуляции Берлина. Наши разъясняли им это танками и пушками.

На одной из улиц я наблюдал интересную картину.

В толпе наших солдат стоял старый-престарый человек в шинели и держал в руке шлем. Почти вся голова у него — лысая, только около ушей и на затылке нелепо торчали во все стороны седые волосы, которыми он, видимо, старался замаскировать свою лысину. Под носом — длинная сопля. И вообще видом своим он вызывал жалость и омерзение.

С ним говорил солдат из репатриантов и переводил его слова подполковнику, начальнику штаба бригады.

Выяснилось, что этот 70-летний старик — командир батальона фольксштурма — ещё в прошлую войну был майором. Теперь его мобилизовали по приказу Геббельса на оборону Берлина. Все его „бойцы”, примерно такого же возраста, разбежались. Он остался один и решил выйти из подвала, чтобы сдаться в плен. Сам он берлинец.

Солдаты потешались над ним, ерошили ему волосы и советовали идти в цирк.

Подполковник сказал, и немцу перевели, что он может идти домой. Немец удивился, сказал, что его убьют русские солдаты.

Тогда подполковник забрал у него шлем и отбросил в сторону. Затем посоветовал снять от греха подальше военную форму и идти домой. Нашлись желающие помочь старику: сняли с него шинель, мундир, брюки и в таком виде отправили домой, сунув в руки кусок хлеба. Старик пошёл, еле передвигая ноги, и всё оглядывался, боясь, что по нему будут стрелять. Ему кричали вдогонку, махали руками, свистели.

„До чего же докатились немцы”, — подумал я.

(продолжение  следует)

Екатерина Икконен, Алла Булгакова , Валентина Тимофеева