В конференц-зале Политехнического института студенты механико-энергетического отделения встретились с председателем Новгородской областной общественной организации малолетних узников фашистских концлагерей Николаем Ивановичем Савельевым.
Когда началась война, Николаю Ивановичу было всего 4 года. Деревню Село-Гора Новгородского района, в которой жили Савельевы, немцы оккупировали в августе 41-го года.
Ветеран рассказывает:
Начало оккупации. Выселение
«В нашей семье было трое детей, я самый младший. Мать была домохозяйкой, а отец работал на топливном предприятии в Рогавке. В его подчинении было 200 человек. Он был и директором, и завхозом, и бухгалтером, хотя имел всего 4 класса образования.
Отца с первых дней войны призвали на фронт. А мы, дети, остались в деревне с мамой.
Рядом, в котле у Мясного Бора, дралась 2-я Ударная армия.
Жили мы в оккупации нелегко, но немцы нас поначалу не очень обижали. В декабре прибыло их откуда-то очень много. Всем жителям было приказано в течение 15 минут покинуть деревню
Я был в доме один. Мать, старшие брат и сестра работали, но они знали, что нас будут выселять, и быстро прибежали домой.
Зима в том году была очень снежной. Мы двое суток шли по бездорожью, по пояс в снегу. С собой почти ничего не было. Что мы могли собрать за 15 минут в суете и толчее, когда народу много и повернуться негде?! Схватили только то, что подвернулось. Взяли икону и кое-какие фотографии.
Направились в сторону посёлка Батецкий, остановились в деревне Мыселке, это примерно в 30 км. На руках меня нести было некому, шёл своими ногами. Пробыли мы в этой деревне до июля 43-го года. Это я сейчас называю год, а тогда я этого не знал, ещё не понимал.
Возвращение в деревню
Потом нас отправили назад в свою деревню. А когда вернулись, то увидели 7 полностью сожжённых домов, остальные были в большей или меньшей степени повреждены. Наш дом, правда, уцелел: не сгорел и был разобран только частично. Сохранились стены и крыша, а пол, потолок, всё остальное пошло на блиндажи.
Кое-как обустроиться нам помог дедушка. Ему шёл 74-й год, он у нас в роду был за старшего. И не только в нашей семье. У нас были дядьки, тётки. Только таких, как я, ребятишек, было 12.
И стали мы жить в своей деревне. В каждой деревне была комендатура. Когда немцы в первый раз всех детей туда вызвали, матери начали плакать. Куда детей? Зачем?
А нам всего лишь каждому выдали по буханке хлеба. Легко представить, какая была жизнь, если я до сих пор помню ту буханку хлеба. Есть было совершенно нечего. Когда у немцев на фронтах что-то получалось, то, нет-нет, и нам, пацанам, кое-что перепадало.
А так все работали. Мой брат, с 25-го г.р., – ему было 17 лет – и мать зимой чистили от снега дорогу между деревнями. Летом тоже с ней что-то делали. Зимой только один раз дороги между соседними деревнями соединились, потому что лопатой много снега не накидаешь, а снег валил каждый день. За работу немцы что-то платили. Не знаю, что именно, но какие-то пайки были.
Каратели
Итак, прошёл 43-й год. Вдруг опять всех сельчан собирают на площади. Соседняя деревня пожаловалась немцам, что наша деревня украла у неё сено, заготовленное для лошадей. Дело было в ноябре-декабре.
Приехал карательный отряд. Не разбираясь, прочитали приказ и, раздев людей чуть не догола, били плётками. Моя мать этой участи избежала, потому что мой отец до войны сено как раз заготавливал.
Отец в Ленинграде участвовал в революции. А после неё отца и его двоюродного брата послали на курсы «красных командиров». Дядя остался в столице, а отец с курсов сбежал, вернулся в деревню. Но это всё было давно. Вернёмся к рассказу о войне.
Дорога в Германию
Осенью 43-го года приезжает на лошади какой-то генерал. Собирают нас немцы около комендатуры и объявляют, что нас повезут в Германию. Женщины опять в слёзы, а нам, пацанам, весело – можно побывать на железной дороге, увидеть поезда. В то время, бывало, прожил человек всю жизнь, а поезда ни разу не видел.
В октябре погрузили нас в вагоны для скота и повезли на Запад. Но до Германии мы не доехали, остановились на какой-то станции, а там протекала река. Как потом оказалось, это уже была Латвия, а река – Западная Двина. Пересадили нас на пароходы и отправили дальше.
Пароход был перегруженным и начал черпать воду бортами. Сначала пытались воду выгребать совками, кто чем мог. А потом подплыли к берегу, выгрузили нас среди ночи, и в Германию мы не попали. Нас разобрали латыши, и мы оказались на хуторах.
Жизнь на хуторе
Латышские мальчишки, возрастом постарше, смотрели на нас недружелюбно. Как-то меня, раздетого, в одних трусах, бросили в крапиву. А пожаловаться было некому. Но ничего, пережили и это.
Там, в Латвии, протекала небольшая речка. Мы одно время находились на линии фронта, На той стороне немцы, на этой русские.
Хозяин у нас был хороший. Когда-то в России он строил железную дорогу и хорошо говорил по-русски. Жена его по-русски не знала ни слова. Семья была бездетная. В доме жила работница, русская женщина, и военнопленный, тоже русский. Звали его Василием. Мы с ним сразу познакомились. Если он куда-то ездил на лошадях, то брал меня с собой. Мне это нравилось.
Мать и сестра работали, занимались на хуторе домашним хозяйством. А я пас гусей, кур, уток, индюков. Через год, когда подрос, доверили пасти корову. А что это значит? Воткнёшь в землю палку, и корова, привязанная цепью, целый день ходит около этой палки. И на следующий день она здесь же. А потом её надо перетащить на другое место. Это дело было для меня самым опасным и тяжёлым. Я был маленький, сил не было.
Брат ушёл в партизаны
Когда нас в товарных вагонах погнали в Германию, то передали нашим деревенским ребятишкам, что нас угоняют. Мы надеялись, что оставшиеся успеют убежать. Это было очень страшно. Не тем, кто бежал, а тем, кто оставался под немцами. Если бы кто-то из сельчан проронил хоть слово, что у него или у неё сын ушёл в партизаны, то неминуемым был бы расстрел или, того хуже, сжигание заживо всех родственников.
Но в нашей деревне никто никого не выдал. Это было нашим счастьем. Немцы боялись партизан и очень свирепствовали при одном упоминании о связи с ними. Когда мой брат ушёл в партизаны, мы в Латвию уехали втроём: двое детей и мама.
Возвращение к мирной жизни
В феврале 45-го года мы вернулись в родную деревню, а там – сплошные развалины. Вся земля была изрыта снарядами, минами.
Нас, мальчишек, это меньше всего волновало. Мы и к стрельбе в начале войны быстро привыкли. Особенно было интересно наблюдать, как в небе дерутся самолёты. Мы собирали для взрослых толовые шашки, патроны. Я однажды нашёл противогаз.
Война закончилась, и сельчане начали потихоньку налаживать мирную жизнь. В каждой деревне была школа, хотя бы начальная. А вот учителей не хватало. Кто до войны успел окончить семилетку, уже мог преподавать. Вот такие были учителя.
Когда я учился в 6-м классе, отец ушёл из деревни. После войны он начал в колхозе работать строителем. Нужны были скотные дворы, сараи, амбары. Всё разрушено, надо было строить. В это время провели первое объединение колхозов. Объединили 5 деревень. Если до этого мы получали на трудодни урожай, то после этого, мы ничего не получили. Отец, как говорится, топор в землю, и ушёл.
Мы оказались в посёлке, там я окончил семилетку. А дальше учиться было негде. И я в 15 лет поехал из деревни в Боровичи сдавать экзамены в горно-керамический техникум. Экзамены я сдал, но учиться не стал, вернулся в деревню. В то время в городе было очень неспокойно, полно хулиганов, которые устраивали между собой бандитские разборки.
Но учиться надо было. Отец настаивал, чтобы я шёл в 8-й класс в Рогавку. А Рогавка – это 101-й километр, всё знают, что это значит, и я отказался туда ехать. Пошёл на курсы трактористов. Это был 53-й год. Можете себе представить 16-летнего тракториста? Так я приобрёл специальность.
Северный флот
3 года до армии работал трактористом. Раньше в армию призывали в 19 лет. И вот когда мне исполнилось 19 лет, я пошёл служить. Попал в весенний комсомольский призыв. Всех новобранцев собрали в Новгороде и повезли в Ленинград. Первые полгода я учился в Кронштадте в мореходной школе. Было жаркое лето 56-й года. Офицеры были хорошие.
12 января нас отправили на Северный флот. Я окончил так называемый «дивизион живучести», и в 58-м году мы ходили испытывать корабли на живучесть. Было 24 крейсера. Некоторые совсем новые, и ещё не проходили испытаний.
Я служил 50 месяцев, то есть 4 года и 2 месяца. Служба была хорошая, но тяжёлая. Меня оставляли на сверхсрочную службу. Девушка просила остаться. А там, дома, мать. Видно, материнская любовь сильнее, и я демобилизовался в звании старшины.
Надо учиться
Приехал на своё предприятие, откуда ушёл в армию трактористом с образованием 7 классов. Что делать дальше? Пошёл в вечернюю школу.
Появилась у меня новая девушка, раньше её до армии в посёлке не было. С этой девушкой я подружился, через полгода мы поженились. Окончил я 10 классов вечерней школы и поехал в Ленинград сдавать экзамены в Институт холодильной промышленности.
Ленинград мне никогда не нравился. И сейчас не нравится, даже не знаю почему. Мы с друзьями поехали поступать втроём. Парни сдавали в другой институт и провалились на первом же экзамене. А я сдал 2 экзамена, 3-й сдавать не стал, не захотел.
Вернулся домой. Надо работать. У меня уже дочь родилась, семью надо кормить. Разговорились мы как-то с одним знакомым мужичком. Он и говорит:
«А поехали, Колька, сдавать экзамены в институт».
«Куда?»
«В Калинин».
«Так уже приём документов закончен».
«А мы без документов».
Приехали мы в Калинин, зашли в институт. Там девушка сидит. Мы говорим:
«Мы хотим учиться у вас. Приехали поступать. А документов нет».
Хотите — верьте, хотите — нет, заходит в этот момент пожилой, седой мужчина. Девушка к нему:
«Владимир Семёнович, здесь двое мужчин пришли поступать в институт без документов».
Он пригласил нас к себе, расспросил, кто мы да откуда. Оказалось, что Владимир Семёнович бывал в Рогавке и даже знал моего отца.
Учёба в институте
Так мы попали в Калининский политехнический институт. Нам приказали собирать документы и оформляться. Это было в 64-м году.
Мы решили поступать на дневное отделение, хотя мне было 26 лет, а моему другу – 28. Все остальные студенты были после 10 класса. Дали нам место в общежитии. В комнате четверо русских, один – армянин.
Сдали мы экзамены, поступили в институт. Жена там дома с дочкой, а я в Калинине. На втором курсе чуть не бросил учёбу, не мог вовремя получить зачёт по немецкому.
Я женатый человек. Стипендию мне предприятие платило. Не поставили бы зачёт, пришлось бы мне вагоны разгружать, чтобы как-то жить. Папа с мамой мне не помогут. Отец умер, когда я был на первом курсе, а мама через 2 года после него.
С немецким у меня и позже были проблемы, но зачёт мне ставили. А на одном из курсов я умудрился все экзамены и зачёты сдать «на отлично». Потом состоялась показательная защита. Диплом защищал перед министрами, начальниками главков, перед большой аудиторией.
После института
Получив диплом горного инженера, вернулся на предприятие. Первое время работал мастером. Сначала открыли цех штамповки, потом цех прессовки. Вскоре меня назначили начальником цеха. В подчинении было 80 женщин всех возрастов: от недавних школьниц до пенсионерок. И ещё 10 мужчин.
Сначала предприятие работало в 3 смены, потом – в две. Если солнышко светит, работаем без выходных, в дождь делаем выходной. При мне появилось первое предприятие с двумя выходными: в субботу и воскресенье. Мои девочки всегда хорошо работали и получали хорошую зарплату.
Я был беспартийным. Мне пару раз предлагали вступить в КПСС. Я отказывался, считал, что и так хорошо работаю, а мой цех всегда выполняет план. Потом мне посоветовали сделать это более настойчиво, связав членство в партии с возможностью в дальнейшем занимать руководящую должность. Так я стал коммунистом в 33 года.
Мы относились к Ленинградскому государственному тресту топливной промышленности, а всего их в РСФСР было 13.
Новое назначение
Как-то послали меня в Череповец познакомиться с новым предприятием. Вернулся оттуда и сказал, что на этом предприятии готов стать главным инженером. Сил и знаний у меня хватало, опыта тоже. Так я занял должность главного инженера самого крупного советского предприятия топливной промышленности.
Мы строили топливную базу Череповецкой ГЭС. Дома я бывал редко, всё время в пути. В 1974 году стали появляться предпосылки того, что свой трест будет иметь каждая область. Я как раз был в Москве. Спросил у министра, кто у нас, в Новгороде, будет управляющим трестом. Он назвал фамилию.
На следующий день я прямиком вернулся в Ленинград и заявил, что как только трест будет создан, я стану вологодским управляющим, а ведь я новгородец, меня направляли из Новгорода. И попросил, чтобы меня сняли с должности. Мне сделали порядка 15 предложений, но они меня не устраивали.
В общем, через месяц я уволился и уехал в Новгород. Устроился в дирекцию строящихся предприятий. Должность главного инженера была занята, и меня взяли старшим прорабом.
Отработал я там 22 года. Работали мы хорошо, обеспечивали людей детскими садами, жильём, строили промышленные предприятия. В 96-м году ушёл на пенсию».
Общественная работа
Выйдя на пенсию, Савельев окунулся в активную общественную жизнь. В течение 20 лет состоит в Новгородской областной общественной организации малолетних узников фашистских концлагерей. 6 последних лет является её председателем.
На территории Новгородской области было много концлагерей, особенно в Старорусском и Демянском районах.
Есть у нас в Новгородском районе железнодорожный посёлок Тушино. Там был концлагерь. Туда, за колючую проволоку, была согнана молодёжь, которая ещё нигде не воевала. Чем она занималась? Пилила лес. Чтобы гонять технику, нужно было строить дороги. Вот пленники и строили дороги: клали брёвна, на них набрасывали землю.
О воевавших родственниках
Помню, как в 41-м году провожал на фронт своего отца. Уходил он в звании рядового. Нёс меня на руках и говорил: «Ну, Колька, расти. Мать не обижай». И ушёл воевать. Воевал он на Синявинских высотах под Ленинградом, пробыл в окопах всю блокаду. Был дважды ранен, правда, легко. Домой вернулся после победы.
В 43-м году, когда нас отправили в Германию, старший брат в 17 лет ушёл в 11-ю Волховскую партизанскую бригаду. В 44-ом году при наступлении советских войск на станции Передольская Батецкого района попал под пулемётную очередь, был тяжело ранен двумя простыми и одной разрывной пулей. Попал в Хвойную на лечение и выжил. Когда узники вернулись домой, он, раненный тремя пулями, встретил их в пустой деревне. С одной пулей он так и жил, с ней и умер».
Юлия Ибрагимова, Елизавета Василёва, Алла Булгакова — руководитель добровольческого объединения «Патриот»
Фото Анастасии Семенцовой и Александра Дмитриева.