В обороне

Ночью мы оставили Полтаву. Километрах в 3 переправились через реку Ворсклу и, вернувшись назад, недалеко от железнодорожного моста заняли оборону в кукурузном поле. Недели 2 мы находились в обороне. Немцы по нам не стреляли. Отдохнули.

Но на передовой долго без происшествий не бывает. Как- то я проснулся утром перед рассветом и был крайне удивлён — вокруг тишина. Не слышно говора в соседних окопах, ни одной зажжённой цигарки. Сзади в населённом пункте стали загораться огни.

Я бросился в соседние окопы справа от нашего, в первом — никого, второй и третий тоже пустые. Вернулся к своим и подался влево. Накануне вечером там были два отделения. Прибежал — никого. Нас почему-то не известили,что батальон отходит от оборонительного рубежа.

Догоняя свой батальон

Мы прошли село. Сельчане приступали к привычным утренним хлопотам. На улице — никого.

За три дома до конца села мы услышали немецкую речь. Похоже, немцы были у крайнего двора. Путь по дороге на артиллерийский полигон был перекрыт.

Мы не представляли, насколько далеко продвинулись немцы. Свернули в поле не без риска, направились в сторону полигона, не теряя из виду дороги, чтобы не заблудиться и не попасть к врагам.

Километра через полтора мы осторожно приблизились к дороге и, убедившись, что на ней никого нет, пошли дальше в направлении полигона.

Полигон располагался на небольшой протяжённой возвышенности, перед которой была поросшая лесом низина.

Как только мы шагнули на насыпную дорогу, нас обстреляли немцы. Мы залегли и открыли огонь в их сторону. Они скрылись. Из наших никто не пострадал. Видимо, это были вражеские разведчики.

Я не стал бы подробно описывать все злоключения этого дня, если бы не дикая выходка командира роты, а позднее преступная глупость одного бойца.

Мы уверенно прямо по полигону двигались к сосновому бору, надеясь там встретиться со своим батальоном. Мы шли открыто и совершенно спокойно, и это разозлило немецких артиллеристов. Они сделали два залпа по нашей маленькой группе. Меня, уже имеющего некоторый опыт, удивила точность их стрельбы. Но на полигоне было множество окопов и землянок, поэтому никто из нас не пострадал.

Мы, хоть и вымотались, но были счастливы, что почти прошли полигон. До кустов и первых деревьев оставалось 6–7 метров. И вдруг невидимый одинокий громкий голос:

«Хальт! Хенде хох!»

Я, как зверёк, мигом шмыгнул в ближний окоп, надеясь пристрелить хотя бы парочку немцев. А четверо бойцов из моего отделения бросили винтовки и подняли руки. Из кустов выскочил командир нашей роты, старший лейтенант из «запасников», лет под 40, и каждому из бойцов со всей силы нанёс кулаком удар в лицо. Моему возмущению не было предела.

Преступная неосторожность

Через некоторое время мы покидали лес. Выйдя на опушку, увидели, что по дороге, по которой мы собирались отступать, движется колонна немецких войск. Впереди шли танки.

Командир батальона резко повернул вправо. Местность там была труднопроходимой — речка с заболоченными берегами. Мы добрались до села. Немцы нас не видели. Но если бы заметили, могли бы легко уничтожить весь батальон.

Командир батальона приказал нам затаиться у стены скотного двора, вплотную друг к другу, не курить и не вставать до тех пор, пока он не найдёт выход из окружения. В перспективе нам предстояло переправиться через довольно широкую речку.

Тут-то и произошёл упомянутый мной случай, вызванный преступной неосторожностью, а потом и подлостью рядового.

Лёжа среди других бойцов, он начал возиться с гранатой. Сработал капсюль. Граната зашипела. Он бросил её на землю, а сам, перепрыгнув через 3-х своих товарищей, попытался укрыться за ними. Граната рванула. В итоге — 21 раненый, но, к счастью, ни одного убитого. И это произошло в то время, когда батальон находился в чрезвычайно опасном положении.

Спасибо командиру батальона. Прежде всего он занялся не поиском мерзавца, совершившего эту гнусность,а оказанием помощи раненым. Несколько человек были лежачими. Их первыми переправили через речку, туда, где были наши.

Я случайно остался жив

Затем ночью благополучно переправился весь батальон в расположение другой, но опять не нашей дивизии. С ней мы отступали с боями вдоль железной дороги Полтава—Харьков остаток сентября и весь октябрь.

Ещё не было приказа «Ни шагу назад!», поэтому при переходе немцев в наступление наши пехотинцы (наших танков и артиллерии я там не видел) почти без сопротивления оставляли боевые позиции и в панике убегали. По ним стреляла артиллерия противника. В рядах убегающих были потери. Я в то время бегать ещё не мог — напоминал о себе осколок в ноге, отступал в единственном числе. По мне немцы не стреляли даже из ручного оружия, видимо, считая, что я и так уже их пленный.

И ещё один не столь важный случай. После госпиталя я на фронт приехал в каске, но вскоре зарыл её в землю и воевал с незащищённой головой. Как-то, очень устав, я решил передохнуть в одном селе. От пуль я был защищён постройкой. Но вражеский снаряд попал в тополь рядом со мной и разорвался вверху. Перед этим я подобрал чью-то брошенную каску и напялил её на свою не совсем путёвую башку. Довольно крупный осколок попал мне в темя, но спас «головной убор» — каска. Случайно остался жив.

Заградотряд

До конца октября продолжалось наше отступление от Полтавы в сторону Харькова.

Километров за 30 до Харькова нас нашла наша родная 226‑я стрелковая дивизия, которая была в Харькове во 2-м эшелоне, и 987-й стрелковый полк, в котором мы служили.

Оказалось, что в полку вместо нашего 1-го батальона создан новый 1-й батальон. Наш оказался лишним, и поэтому из него сделали заградотряд.

В его функции входило по ночам проверять все дома в населённых пунктах в поисках дезертиров. Их было немного, но попадались они каждый вечер. Мы их сопровождали в штаб полка. Какие меры к ним применяли, мне неизвестно. В основном задержанные были рядовыми украинцами, узнавшими, что их малая родина оккупирована.

Однажды нас удивил задержанный молодой парень, крупного телосложения, по национальности мордвин — ему-то куда бежать?»

Курсы младших лейтенантов

В конце ноября и в декабре советские войска наступали в Курской и Воронежской областях. Было освобождено несколько мелких городов и сельских районов. Но эти наступательные действия существенного значения не имели.

В этот период Иванов в звании младшего сержанта довоевался до командира стрелкового взвода. Около месяца не было замены убывшему в госпиталь лейтенанту.

30 декабря 41-го года Сергея вызвали в штаб батальона и сообщили, что его направляют на курсы младших лейтенантов. Он пытался отказаться, потому что до войны прослужил в армии полтора года, и профессия военного его не привлекла. Сказал старшему лейтенанту: «Если останусь в живых, то сразу демобилизуюсь». Тот с горечью ответил: «А уж я-то как люблю военную службу! Я в июне окончил Тимирязевскую академию, я учёный- агроном, не проработавший по своей специальности ни дня. Поэтому, если останусь живым, на другой день демобилизуюсь».

Убедил.

31 декабря Иванов выехал в Новый Оскол. Там были созданы двухмесячные курсы от 21-й армии, которой командовал тогда ещё генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский. Сергея Ивановича, имеющего среднее образование, определили в группу миномётчиков. Учился он хорошо и в конце февраля был выпущен в звании лейтенанта. Трём курсантам из 300 было присвоено это поощрительное звание с правом выбора дивизии. Самыми перспективными считались две гвардейские.

Возвращение в свою дивизию

Он вернулся в свою 226-ю стрелковую дивизию и был назначен командиром взвода 62-миллиметровых миномётов, у которых предельная дальность стрельбы 800 метров.

Но за короткий срок взвод был почти полностью уничтожен немецкой артиллерией. В живых осталось только 4 человека, Иванов в их числе.

Вот как это случилось. До этого немцы занимали глухую оборону. У них были окопы в человеческий рост с широко разветвлённой системой ходов сообщения. По нашим боевым порядкам только изредка стреляла вражеская артиллерия. Однажды по непонятной для миномётчиков причине немцы включили траурную музыку. Звучала она громко над всей округой в течение трёх дней, с утра и до наступления темноты.

Вскоре из немецких источников поступили сведения, что снарядом нашей артиллерии был убит важный немецкий генерал. Он на машине подъехал к домику, стоявшему напротив позиции взвода. Немецкое командование решило, что он погиб от миномётного огня, а потому в отместку с озверелым упорством немецкие артиллеристы начали громить позицию миномётчиков.

Миномёты и расчёты укрывались в саду в снежных окопах метровой глубины. Находиться в них было не очень-то приятно.

При разрывах вражеских снарядов людей и миномёты засыпало толстым слоем снега.

Рядом с позицией находился небольшой домик, в котором красноармейцы прятались при вражеских обстрелах. Но стены у домика были непрочные и насквозь пробивались осколками. Когда, спасаясь от осколков, Иванов в очередной раз забежал в дом, на полу уже лежало 4 трупа наших миномётчиков.

О том, что случилось дальше, Сергей Иванович вспоминает совершенно спокойно:

Подвала не было. Единственная надежда на спасение — прикрыться трупами. Я уложил на полу 2 трупа, у голов и ног пристроил какие-то плотно набитые мешки, потом на один труп положил другой, чтобы во время следующего обстрела натащить его на себя. Сделал это за короткое время между артобстрелами.

Начался новый обстрел. Большие осколки с грохотом пробивали стены, с рёвом пролетали через комнату. Но я, хоть и ненадёжно, всё же был защищён. Поэтому и в этот раз уцелел, даже не был ранен.

Брезгливости от соседства с трупами я не испытывал».

Узнав о бедственном положении взвода, командир миномётного батальона старший лейтенант Старовойтов снял его ночью с позиции.

Вскоре после этих печальных событий Сергея Ивановича назначили командиром миномётной роты.

( продолжение следует)

 

Алла Булгакова , Валентина Тимофеева